4) На кого я работаю? Если вы на этот вопрос инстинктивно говорите: «На пастора, на церковь, на миссию», то вы в опасности. Служение — это призвание, а потому настоящий служитель — это человек, отчитывающийся перед Тем, Кто призвал его.
Я уже писал, что наш Спаситель был начисто лишен «комплекса спасителя». Вот как Гельмут Тилике описывает служение Иисуса:
Какие испытания выпадали на Его долю, когда Он занимался Своей трудной, нервной, безостановочной работой! Он видит — видит так, как никто иной не мог видеть, — ужасную приближающуюся агонию умирающего, страдания пленника, мучения нечистой совести, несправедливость, страх, ужас, ожесточение. Он видит, слышит и чувствует все это Своим сердцем — сердцем Спасителя… Не должны ли ощущения эти заполниться всякую минуту Его жизни, лишить Его сна? Не должен ли Он тут же бросаться на помощь, проповедовать, планировать, как завоевать весь мир для Бога, и трудиться, трудиться, трудиться страстно, непрерывно, без устали, пока еще не поздно творить Божий труд? Именно такой мы и представляем себе земную жизнь Сына Божьего, если рассуждаем, как простые люди.
Но как же отличалась от этих представлений жизнь Иисуса! Бремя всего мира лежало на Его плечах. Коринф и Эфес, Афины, целые континенты с их огромными нуждами были близки Его сердцу. Страдания и грех заполняли каждый дом, каждую улицу, каждый особняк, каждую лачугу. Видел все это только Сын Божий. В вопиющей нищете и нужде требовалась помощь врача, но у Иисуса хватало времени и на то, чтобы остановиться и поговорить с конкретным человеком, с конкретной личностью.
Он был послушен Отцу в Своем маленьком уголке мира — провинциальном Назарете и Вифлееме, а потому вписался в великую мозаичную картину, которую создавал Бог. Именно поэтому у Него находилось время для каждого конкретного человека, ибо властитель всего времени — Бог. По этой же причине от Него исходит не беспокойство, а мир. Божья верность уже объяла мир, словно радуга: Ему не нужно было этой радуги строить, Ему было достаточно пройти под ней
Я побывал в Калькутте — беднейшем городе Индии, где нищета и смерть соседствуют с неразрешимыми человеческими проблемами. Именно там монахини из Ордена Матери Терезы служат беднейшим и несчастнейшим людям планеты, чьи полумертвые тела они подбирают на грязных улицах. Мир благоговеет перед преданностью сестер и результатами их служения, но коечто в их служении поражает меня еще больше: это их спокойствие. Если бы я занимался таким громадным и безнадежным делом, я бы неустанно слал письма жертвователям, просил бы у них денег, глотал бы транквилизаторы и искал пути борьбы с нарастающей депрессией. Но эти монахини не таковы.
Их спокойствие коренится в том самом действе, которое происходит каждое утро перед началом их работы. В четыре утра, задолго до восхода солнца, сестры просыпаются, одеваются в безукоризненно чистые белые платья и идут в часовню. Там они вместе молятся и поют. Еще до встречи со своим первым «пациентом» они уже погружаются в поклонение Богу, в Божью любовь.
Когда к ним приезжают гости, они просят начать их с молитвы в часовне. Сама Мать Тереза встречала каждого посетителя такими словами: «Давайте прежде поприветствуем хозяина дома. Здесь Иисус».
Я не чувствую ни малейшей паники в монахинях, которые трудятся в Доме умирающих и обездоленных в Калькутте. В них я вижу сочувствие и сострадание, но никак не отчаяние. Они не расстраиваются из–за того, что не было сделано. Они не спешат слать просьбы социальным службам. Они трудятся для Бога. С Него начинается их день, с Ним он и заканчивается. Все, что происходит днем, — это приношение Богу. Бог, один только Бог придает значение каждому их поступку и является мерой их успеха.
Билл Лесли, пастор из церкви ЛаСаль, любил рассказывать о старом ручном насосе. Он говорил, что иногда ощущает себя таким насосом. Каждый приходящий считает своим долгом несколько раз энергично качнуть этот насос, от чего вода убывает. И вот Билл уже чувствует, что выдыхается, — ему больше нечего дать людям. Он чувствует пустоту и сушь.
Именно в такой период Билл на неделю отправился в отпуск, во время которого и побеседовал с мудрейшей монахиней, бывшей у него духовным наставником. Он думал, что она скажет ему слова утешения, сообщит, какой он замечательный, жертвенный человек. Но она отрезала: «Если вода в твоем колодце кончилась, то есть только одно средство — нужно копать глубже». Тогда–то он и понял: чтобы мы могли и дальше странствовать по миру, необходимо серьезнее относиться к своим духовным странствиям.
Читая о земном служении Иисуса, я вижу лишь один эпизод, из которого можно заметить нечто вроде духовной усталости Христа. Я говорю о сцене в Гефсиманском саду, когда Он лежал на земле и молился. Пот стекал с Его чела, словно капли крови. Его молитва произносилась нетипичным для Него тоном мольбы. Он «с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти», — говорится в Послании к Евреям (5:7). Но Сам–то Иисус знал, что Ему не избежать смерти! Эта уверенность росла в Нем, Он почувствовал отчаяние. Не было тех, кто мог бы поддержать Его, — они спали. «Так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?» — упрекал Он их (Матфея 26:40).
Тем не менее разительные перемены произошли в Нем после молитвы в Гефсиманском саду. Евангелие показывает нам отчаявшегося человека. Он молится. После Гефсимании мы видим человека, который способен контролировать Себя гораздо лучше, чем Пилат или Ирод. Прочтите описания суда. Иисус — не жертва. Он спокоен, Он — хозяин собственной судьбы.
Что же произошло в саду? Мы мало знаем о содержании молитв Иисуса, ибо свидетели спали в тот момент. Может быть, Он припомнил все Свое земное служение. Груз незаконченных дел тяжко лег на Его плечи — ученики были своевольными и безответственными, под угрозой была судьба благовестия, на земле по–прежнему оставалось много зла и страданий, Сам Иисус был измотан до предела. Перспектива смерти и страданий была Ему не более приятна, чем мне или вам.
Тем не менее в Гефсимании Иисусу каким–то образом удалось выйти из этого кризиса, переложив бремя на плечи Отца. Он пришел, чтобы исполнять Божью волю, а потому Его молитва завершается словами: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты» (26:39). Пройдет несколько часов, и Он выкрикнет слово, в котором заключена глубочайшая истина: «Совершилось!» (Иоанна 19:30).
Я молю Бога о таком же отрешении от собственных проблем, которое можно назвать безграничным доверием. Молю Его, чтобы Он позволил мне рассматривать мой труд, мою жизнь как приношение Господу. И пусть так будет каждый день. Я уже знаю, что Бог — Бог милосердия, сострадания, благодати. Он — Начальник, Которому можно доверять. Сомнений нет. Бог, один лишь Бог способен помочь мне нащупать скользкую тропку, пролегающую на равном расстоянии между любовью к ближнему и любовью к себе, между сверхчувствительностью и жестокостью.
Зачем стараться?
Клайв Льюис писал: «Создается впечатление, что Бог никогда не делает Сам того, что может перепоручить Своим творениям. Он заповедовал нам, не торопясь и не спотыкаясь, делать то, что Сам мог бы сделать мгновенно и безошибочно». Ярчайший пример тому — Церковь Иисуса Христа, которой Бог поручил быть воплощением Божьего присутствия в мире. Все наши усилия — это наши попытки выполнить Божье поручение.
Каждый родитель знает, как рискованно давать поручения детям; при этом испытываешь и радость, и тревогу. Ребенок делает первые шаги. Сначала он держится за руку родителя, потом отпускает ее, потом падает и с трудом снова встает на ноги, чтобы предпринять следующую попытку. Другого способа научиться ходить, увы, нет.
Несомненно, церковь не всегда выполняет свою миссию, делает серьезные ошибки, потому что ее составляют люди, как всегда, «лишенные славы Божией». Но Бог пошел на такой риск. Каждый, кто, вступив в церковь, ожидает найти в ней совершенство, не понимает, что такое риск или что такое человек. Так и романтик в итоге узнает, что брак — это только начало, а вовсе не конец борьбы за любовь. Пусть же и каждый христианин поймет, что церковь — это только начало.