Да ему и самому не хотелось оставаться в одиночестве. С ним происходило что-то непонятное, открывшее давно запертые двери его сердца, и спящая в его объятиях девушка имела к этому серьезное отношение.
Когда утром Трев проснулся, Синда стояла посередине каюты с листом бумаги в руках, а вокруг на полулежали еще несколько рисунков. Поверх рубашки она накинула одеяло, но ноги ее были босыми. На щеке отпечатались складки от подушки, волосы свободно ниспадали на плечи и на спину. Казалось, она не сознавала этого беспорядка. Синда выглядела такой очаровательной, что ему хотелось просто смотреть и любоваться ею.
Он подумал, что она не заметила его пробуждения, но она нашла место, куда положить рисунок, и сообщила:
– Теперь рисунки в порядке.
Как это понимать? Опершись на локоть, Трев нагнул голову и посмотрел на разложенные на полу рисунки. Здесь были рисунки Лоренса со снастями, с канатом, с кольцом, с кошельком и один новый – Лоренс поднимал парус на маленькой рыбацкой шлюпке, сильный ветер трепал ему волосы.
Трев сел и поднял последний рисунок. На лице Лоренса сразу под линией волос можно было отчетливо разобрать почти зарубцевавшийся шрам. За его спиной виднелась изогнутая линия берега, аккуратно разделенная стеной, за которой выступал ряд небольших каменных коттеджей.
Трев снова изучил разложенные в определенном порядке рисунки, и сердце у него радостно забилось.
– На первом рисунке у него нет шрама.
– А на следующем – повязка на лбу, – согласилась Синда. – Я попыталась сосредоточиться на лбу виконта перед тем, как заснуть. И когда я проснулась, голова у меня не болела!
Трев резко поднял на нее взгляд.
– Значит, вы считаете, что существует какая-то связь между вашим состоянием и самочувствием Лоренса? – спросил он, когда она подтвердила его вчерашние опасения.
– Когда я нарисовала тот, первый рисунок, я проснулась с дикой головной болью, но на нем у Лоренса еще нет раны. – Она задумалась над копией рисунка. – А после двух последних боль стала меньше, видимо, как меньше стала болеть и его рана.
– Я бы не слишком однозначно понимал это, – сказал он осторожно. – Может, вы просто привыкли рисовать по ночам.
– Возможно, но я отразила верно последовательность событий. Видите, на первом рисунке яхта целая, значит, это было еще летом.
Трев поднял следующий рисунок, где Лоренс был изображен сидящим на неизвестной пристани и занятым сплетением из веревок каната.
– На этом явно осень. Здесь изображены астры, которые, как вы сказали, расцветают именно осенью.
– Но горшок с астрами очень маленький, в нем только один кустик и много бутонов. Это может быть начало сентября, приблизительно то время, когда вы вернулись в Лондон. Похоже, будто он выздоравливает после ранения. Если он получил эту рану в июле, когда затонула его яхта, должно быть, она была очень серьезной, потому что для ее заживления потребовалось много времени.
– Чепуха! – возразил Трев, отчаянно надеясь, что его кузен выжил после крушения яхты, но не смея поверить этой сказке.
– Смотрите, затем он ловит рыбу, чтобы заработать себе на жизнь, – продолжала Синда, как будто ее не прерывали. – Он копит деньги. На рисунке, где он сидит с кошельком, астры уже отцветают, значит, это конец сентября, Но я не понимаю, почему он там остается. Ведь ему достаточно известить деда, и его сразу заберут.
– А если он подозревает, что это дед подстроил его гибель? – предположил Трев.
Синда нетерпеливо взглянула на него.
– Лэнсдаун хочет избавиться от вас, но не от своего наследника. Боюсь, этот удар по голове мог повредить его мозг. Моей кузине Ниниан приходилось лечить пациентов, которые так полностью и не оправились после серьезного повреждения черепа.
Они уставились на большой шрам на лбу Лоренса. Трев схватил лист и подошел к иллюминатору. Когда он подробно рассмотрел рисунок, его охватили гордость и волнение.
– Здесь есть вывеска таверны с изображением черного единорога! Буквы различить трудно, но я готов поклясться, что она так и называется – «Черный единорог»! Если мы станем его показывать людям, кто-нибудь обязательно узнает это место на берегу. Едем искать его!
Он стремительно обернулся к Синде и с ликующим смехом подхватил ее.
– Ночью, когда вы спали, я попросил вас нарисовать деревню и таверну, и вы так и сделали! – вскричал он радостно. – Понимаете, вы услышали мою просьбу, хотя и спали!
Она обняла его за шею и порывисто поцеловала.
– Значит, это все вы! Это благодаря вам я рисую во сне. Вы ужасный человек, сэр! Мы с вами оба можем наводить ужас на людей.
Она подняла на него сияющие глаза, и он поцеловал ее в губы, не обращая внимания на стук в дверь.
Вдруг она погладила его по подбородку и слегка оттолкнула назад его голову.
– Ого, вы побрились! И стали другим человеком!
Трев не успел снова обнять ее, как она вырвалась у него из рук, обернула плечи упавшим одеялом и нервно оглянулась на дверь. Проклиная помеху, Трев несколько раз прошелся по каюте, чтобы унять возбуждение, затем открыл дверь. Там стоял Уилл с подносом, заставленным тарелками с горячим завтраком.
Недовольно ворча, Трев впустил его, чтобы он накрыл стол.
– Калеб говорит, что впереди еще одна гавань, так что вскоре мы остановимся, – сообщил юнга, бросив на них любопытный взгляд.
– Скажи Калебу, что у нас есть новый рисунок, который он должен показать местным жителям. Думаю, мы приближаемся к цели. – Трев передал мальчику драгоценный лист, затем вспомнил, что Синда сделала еще два рисунка, но ему не показала. Дождавшись ухода Уилла, он внимательно посмотрел на свою очаровательную спутницу.
Она сидела за столом, по-прежнему в одной ночной рубашке, и разливала кофе, как будто находилась в гостиной своего дома. Его прелестную художницу ничего не сдерживало. Его, фыркнул он. Как он может сделать ее своей, когда их постоянно прерывают!
Хотя, наверное, ему следовало радоваться, что юнга спас его от опрометчивого шага!
– Ночью вы сделали еще два рисунка. Где же они? – Трев уже стал доверять Синде, но ее дар по-прежнему вызывал у него настороженность. Она была в бешенстве, когда рисовала последний рисунок. Может, она намеренно его скрыла?
Она размешивала в чашке сахар, низко наклонив голову. Треву не терпелось подтолкнуть ее, но он заставил себя сдержаться. Она тоже должна доверять ему, а он, кажется, давал ей мало поводов для этого. Он уселся и принял от нее чашку с кофе, положив туда ложку сахара, но без сливок.
– Вероятно, то, что я сконцентрировалась на изображении лица вашего кузена и на вашей просьбе нарисовать вывеску таверны, и вызвало последствия, – признала она. – Мой дар не очень поддается логике.
Трев терпеливо ждал продолжения. Профессия приучила его к терпению. Не так-то просто захватить пиратский корабль, его нужно выследить, подготовить засаду и напасть на него внезапно, чтобы без толку не рисковать своими матросами. Но Трев и не думал устраивать ловушку Синде. Он только хотел получше узнать ее, даже если на это понадобится вся его жизнь.
Она тяжело вздохнула, затем отложила ложку, встала и нашла на полу скомканный лист бумаги. Трев взял его и осторожно расправил на столе.
На рисунке был изображен его корабль около деревушки, напоминающей Брайтон. Это мог бы быть вчерашний день, если бы не затянутое тучами небо, а группа людей на утесе были не солдаты, а богато одетые дамы и джентльмены в напудренных париках и в шитых золотом камзолах.
Чувствуя комок в горле, Трев подошел с рисунком к иллюминатору. Несмотря на мрачные очерки туч и наполненные ветром паруса, он легко узнал себя в человеке, напряженно застывшем на палубе «Подружки пирата». Он перевел взгляд на группу людей на утесе и сразу нашел Синду с глазами, полными слез.