Сергей Ауслендер
МНОГО ВПЕРЕДИ
Повесть
I
НЕПРИЯТНОСТИ
Играли в лапту. Козихинский двор против Лукьяновских. Козихинские загоняли Лукьяновских. Еще бы, у Лукьяновских столько малышей, только под ногами путаются, а у Козихинских даже два из второй ступени.
Колька злится, вспотел весь, но вида не подает, фуражку на бок сдвинул, носится по всему кону, кулаки сжимает, когда Митька-ротозей мячик проворонит.
Уж Колька им покажет! Колька их погоняет, только бы досталось!
Колька весь изогнулся, фуражка назад упала, протянул руки кверху, затанцевал… раз… каленый мяч прямо врезался в руку.
В ту же секунду Колька прищурился, прицелился, саданул и засалил Петьку Козихинского; тот даже подпрыгнул на месте от боли, и все Лукьяновские малыши загалдели, заплясали, побежали к воротам.
Ну, теперь Колька им покажет, побегают!
Не торопясь, подошел Колька к воротам, цыкнул на малышей, чтобы не совались, выбрал палку потяжелей, плюнул на ладонь и закатил, малыши только охнули и головы кверху задрали, а у самого дух захватило от радостного восторга…
Трах, дзинь. Дрыбызнуло, посыпалось, зазвенело в третьем этаже, в средней раме стекла как не бывало — чисто.
Малыши застыли, разинув рот. Колька тоже стоит с палкой в руках неподвижно, хмурит рыжие брови. Что же теперь делать; бежать, куда убежишь, отпираться бесполезно — все видели, а из пустой рамы лезет противная толстая рожа колбасника Карла Ивановича, и скрипучий визгливый голос раздается:
— Карош, очень карош… будет жаловаться комитет… покажет, драть нужно свинен, уличных свинен.
— Сам свинья немецкая, — заорал Колька, как обезумевший, и язык высунул.
Немец от негодования слов лишился, толь-ко жирным кадыком трясет.
А Колька, чтобы не зареветь, еще раз язык высунул, кулак показал, отвернулся и пошел на задний двор к помойкам.
Игра расстроилась. Игроки горячо обсуждали происшествие.
Колька забрался в самый дальний угол к забору за помойкой и тоскливо обдумывал свое положение.
Дело дрянь. Немец взыщет за разбитое стекло, мать плакать будет, отец отдерет, до полусмерти изобьет. Это еще ничего, стерпеть можно, а вот платить, и слезы бесконечные — это трудно перенести.
Стоял, ковырял забор, выдумать ничего не мог.
— Мальчик, а мальчик, послушайте, — раздался из-за забора голос, и к щелке приплюснулся чей-то нос и глаз.
Колька ничего не ответил, только мрачно посмотрел в щелку. У забора стояла девочка в клетчатом платье.
Колька ее не знал, хотя кажется не только всех мальчишек и девчонок, но и собак во всем квартале знал.
— Мальчик, посмотрите, пожалуйста, не забежал ли на ваш двор мой котеночек. — Голос девочки дрожал просительно и жалобно, еще заревет, пожалуй.
— А какой твой котенок, много здесь кошек шляется. — ответил Колька сурово.
— Серенький такой, с белыми пятнышками, Муркой зовут, пожалуйста, мальчик.
Колька неохотно вылез из своего угла и осмотрелся. Серенький котенок действительно сидел на крыше дровяника, щурился на солнце и умывался.
Колька влез на крышу и стал подбираться, котенок заметил его, поднял ушки, мяукнул, задрал хвост трубой и побежал. Гнилая крыша скрипела под Колькой, еще увидит кто, опять скандал будет.
А голос из-за забора жалобно молил:
— Мальчик, а мальчик.
Проклятый котенок знать ничего не хотел, будто дразнил. Колька и звал его и подкрадывался, ничего не помогало.
А если прыгнет на забор, да потом через помойку на дворницкую и оттуда на чердак, тогда пиши пропало, ни в жисть не поймать.
Колька решился на хитрость, вытащил из кармана веревочку, привязал бумажку, закинул на середину крыши, а сам разлегся и лежит неподвижно, как мертвый, только веревочку чуть-чуть дергает. Одним глазом зорко следит: котенок заинтересовался бумажкой, пригнулся, пополз к бумажке. Колька нитку потянул к себе. Котенок прыгнул, а Колька не прозевал, бумажку еще ближе к себе поддернул. Котенок за бумажкой, бумажка к Кольке все ближе и ближе.
Захватил, наконец, Колька котенка, держит крепко, но бережно, а тот мяучит, когти выпустил. Когда слезал с крыши, чуть было не опустил.
С торжеством крикнул Колька за забор: «поймал».
Девочка даже взвизгнула от восторга и в ладоши захлопала. Но нужно котенка еще через забор переправить, это дело нелегкое, забор высокий, и наверху гвозди вбиты — чтобы не лазили. Котенок мяучит, царапается. Колька одной рукой его крепко держит, другой на забор карабкается.
— На.
Но девочка хоть и на цыпочки поднимается, не достанет, пришлось самому спрыгнуть.
— Спасибо, спасибо вам, мальчик, — девочка прижала к лицу котенка, целует его, а сама даже пляшет от радости.
Колька снисходительно улыбается — глупые эти девчонки, право, глупые.
— Ах, как он вас исцарапал, — сказала девочка.
Действительно одна рука у Кольки в крови — или котенок, или об гвоздь царапнул. Девочка засуетилась, одной рукой держит котенка, другой хочет кровь платком стереть.
— Пустяки, — отмахивается Колька с мужеством настоящего героя. — Мне даже не больно нисколько.
— Спасибо вам, мальчик, вы спасли Мурку. Я так плакала, так плакала.
Колька презрительно усмехается: — Да, если б попался немцу Карлу Ивановичу, колбаснику, что на нашем дворе живет, он бы его быстро спровадил.
— Что он с ним сделал бы; глаза девочки округляются ужасом.
— Известно что: в колбасу бы его. Он у нас всех кошек перевел, за собак принялся. — Девочка судорожно прижимает котенка, сейчас заревет.
Колька воодушевляется, начинает врать.
— У него мясорубка огромадная, как бросит туда, он не только кошек и собак, до ребят добирается.
Девочка дрожит вся, губы опустились, на глазах слезы.
— А я его не боюсь, я ему окно назло высадил: пусть знает.
Но вспомнив про окно, Колька скисает и замолкает.
— Я теперь ночью не буду спать, — шепчет девочка, а на Кольку смотрит с восхищением.
— Не бойся, — подбадривает ее Колька. — Ежели опять котенок или что, только меня кликни, я его не боюсь нисколечко.
Девочка благодарно кивает головой.
— А как вас зовут?
— Колька Ступин. А тебя я не видел никогда.
— Мы позавчера с мамой к тете в гости приехали, к Варвариным.
— Знаю, у них еще старик безногий и Сережка.
— Да, да, это мой двоюродный брат. Он дразнится только очень и дерется.
— Ну, я ему пропишу, пусть только попробует еще. Ты мне только скажи.
Девочка кивает головой.
— Ну, я пойду, — собирается Колька, — мне долго у вас нельзя на дворе быть, у нас с вашими мальчишками война. Ты им смотри про меня ничего не говори.
Девочка клянется.
Уже на заборе Колька вспоминает:
— А как тебя звать.
— Катя Морозова, я во второй нолевой хожу.
Колька перелез на свой двор и сразу вспомнил все неприятности, так скучно стало и тоскливо. Убежать бы. Но куда убежишь? Решил идти домой навстречу всем опасностям.
Колбасник заткнул разбитое окно голубой подушкой. Ребятишек никого на дворе не было.
Мать возилась около печки, сразу захныкала.
— Окаянный, пропасти на тебя нет. Что отец-то скажет. В гроб меня загнать хочешь.
Мать не била, только рванула за вихор, нисколько не больно, но уж лучше бы избила, чем голосить, всю душу выматывать.
Сел Колька в угол, взялся за книгу, но буквы в глазах прыгают, никак не поймаешь. О на у, а на и — чепуха, ничего не поймешь, а в ушах свербит плаксивый материнский голос.
Отец-то, что скажет?
Чувствует Колька, что боится мать не меньше его и жалеет его, сморкается, грязным фартуком слезы вытирает. Такая маленькая, худенькая, волосы выбились — жалко ее до смерти Кольке и сделать ничего нельзя: стекла чудом не вставишь.