— Господи, во имя Твое принимаю калеку этого и покою его даже до смерти, дабы через него и мне спастись; ниспошли мне терпение служить ему.
Затем, подойдя к калеке, говорит он ему:
— Желаешь ли, почтеннейший, я приму тебя в дом и буду тебя ублажать?
А тот отвечает:
— И весьма!
— Итак, я привожу осла и забираю тебя!
Тот согласился; и Евлогий привел осла, поднял калеку, отвез его в странноприимную комнату келейки своей и стал о нем печься. И был терпелив калека пятнадцать лет, живя у него как бы во врачебнице, омываемый и прибираемый руками Евлогиевыми и питаемый от него так, как должно при недуге его.
Когда же прошло пятнадцать лет, вселился в калеку бес и принялся возмущать его противу Евлогия; и начал калека изрыгать на благодетеля своего всяческие слова хульные и бранные, говоря:
— У, захребетник, раб неверный, чужие денежки утаил, а через меня спастись хочешь? Тащи меня на площадь! Мяса хочу!
Принес ему Евлогий мяса, а тот снова как закричит:
— Мало мне! Хочу народа! Хочу на площадь! Насилие! Брось меня туда, где нашел!
Будь у него руки, недолго бы ему и придушить Евлогия, так ожесточал его бес.
Идет Евлогий к ближним подвижникам и жалуется им:
— Что мне делать? Привел меня калека тот в отчаяние. Выброшу ли его? Страшусь, ибо давал обет Богу. Не выброшу его? Злые дни и злые ночи доставляет он мне! Что делать, не ведаю.
Они же говорят ему:
— Коль скоро Великий еще жив, — а «Великим» именовали они Антония, — ступай к нему, а калеку положи в челн и так отвези в монастырь, а там дожидайся, покуда святой муж выйдет из пещеры своей, и представь всё на суд ему; что он тебе ни скажет, смотри, держись решения его, потому что Бог глаголет к тебе через него.
И послушался он их, и взвалил калеку на лодочку пастушью, и оставил в ночи город, и привез калеку в монастырь учеников святого Антония. А случилось так, что пришел Великий на другой день, поздним вечером, и была на нем, как сказывал Кроний, хламида кожаная.[56] А когда приходил он в монастырь, был у него вот какой обычай: он подзывал к себе Макария и спрашивал его:
— Брат Макарий, что, пришли братья?
Тот отвечал:
— Да!
— А что, египтяне это или иерусалимляне?[57] — потому что он заранее условился с ним так: «Если увидишь, что странники пришли празднолюбивые, скажи, что они египтяне; а если люди богобоязненные и разумные, скажи, что иерусалимляне».
И вот он спросил по обыкновению своему:
— Египтяне ли братья или иерусалимляне?
Макарий сказал в ответ:
— И такие есть, и такие.
А когда отвечал он ему, что это, мол, египтяне, говорил ему святой Антоний: приготовь, мол, им чечевицы и дай им поесть, — да творил для них молитву единую, и с тем отпускал; когда же, напротив, отвечал тот, что это, мол, иерусалимляне, сидел он с ними всю ночь и наставлял о вещах душеспасительных.
И в этот вечер, как сказывал Кроний, садится он и обращается ко всем; и хотя никто ничего еще не сказал ему, какое кому имя, при наступлении темноты взывает он громко до трех раз:
— Евлогий! Евлогий! Евлогий!
А тот книжный человек не отзывался, думая, будто зовут другого Евлогия.
И говорит ему Антоний сызнова:
— Тебе говорю, Евлогий, что пришел от Александрии!
Говорит ему Евлогий:
— Что велишь ты мне? Изволь молвить!
А тот:
— С чем пришел-то?
Отвечает ему Евлогий так:
— Кто открыл тебе имя мое, открыл и нужду мою.
Говорит ему Антоний:
— Знаю, для чего ты пришел; расскажи, однако, при всей братии, чтобы и они послушали.
Сказывает ему Евлогий:
— Калеку этого нашел я на площади; и положил я с Богом завет, что буду за недужным ходить, дабы спастись мне через него, а ему через меня. И вот, когда минуло уже столько годов, принялся он мучить меня до крайности и понуждает выбросить его. Сего ради и пришел я к твоей святости, дабы присоветовал ты мне, что мне делать, да и помолился обо мне; страшную терплю бурю.
Говорит ему Антоний голосом строгим и грозным:
— Выкинешь его? Но Сотворивший его не выкинул его. Ты — и выкинешь его? Но возбудит Бог иного, лучше тебя, и тот возьмет его к себе.
57