– Мама миа, – прошептала монахиня. – А если солдаты заметят, что ты делаешь?
– Но ты же сама видела, никто и внимания не обратил на то, что я нарушила строй. По-видимому, обратной связи во время движения не существует. Просто вначале подается команда, по которой весь караван движется с заданной скоростью, сохраняя определенную дистанцию между рядами. Вспомни, что сделали солдаты, когда вчера вечером серые куропатки испугали халикотериев? Они проследили за тем, чтобы мы выровнялись и по рядам, и в колоннах. Если бы у солдат имелась обратная связь от халиков, то ничего такого им делать не пришлось бы.
– Это так, но…
– Никаких «но». Держись за свой монашеский плат. Теперь твоя очередь.
Физическая боль и психическое недомогание Амери исчезли, как по мановению волшебной палочки, – столь велика была возникшая надежда. Ее халикотерий в точности повторил все маневры, выполненные ранее халикотерием Фелиции. Когда сольные выступления закончились, оба халикотерия исполнили тот же танец слаженным дуэтом.
– Слава тебе Господи! – прошептала Амери. – Халикотерием ты можешь управлять. А можешь ли ты справиться с ними?
Амери кивком указала на ближайшего амфициона.
– Справиться с ними будет трудно. Труднее, чем все, с чем мне приходилось сталкиваться на арене в бытность мою на Акадии. Но теперь я стала старше.
По крайней мере на четыре месяца. И это не дурацкая игра, в которой еще недавно наивная Фелиция надеялась снискать себе уважение партнеров вместо страха… А здесь, в Изгнании, ей верит Амери и поверили бы другие, если бы знали. Поверили бы и восхищались бы. Но как проверить, сумеет ли она справиться с амфиционами? Проверить незаметно для солдат. Задача, что и говорить, чрезвычайно трудная. Как ее решить лучше всего?
Медведесобака, трусившая рысцой метрах в двадцати слева от Фелиции, начала медленно приближаться к ней, высунув язык, с которого на землю капля за каплей стекала слюна. После длительного пробега (а от последней стоянки отряд успел отмахать немалое расстояние) запас природной свирепости амфициона был почти на исходе. Острое покалывание в мозгу, гнавшее животное вперед и заставлявшее его все время быть настороже, сгладилось и притупилось от усталости и голода. И голос долга звучал в мозгу амфициона гораздо слабее обещания обильного корма в корыте и охапки сена где-нибудь в тени.
Амфицион бежал все ближе и ближе к халикотерию, на котором ехала верхом Фелиция. Почувствовав, что утратил контроль над собой, зверь заскулил, зафыркал и принялся трясти своей безобразной головой, словно стряхивая с нее кусающих и жалящих насекомых. Тяжелые челюсти с лязгом сомкнулись, разбрызгивая слюну, но амфицион все приближался к халикотерию и теперь трусил рядом в облаке пыли, поднимаемой ногами скакуна. В бессильной ярости амфицион уставился на хрупкую человеческую фигурку, сидевшую высоко над ним, – именно эта фигурка заставляла, подавляла, вынуждала его вести себя столь необычным образом. И зверь зарычал от ярости, показав в оскале страшные желтые зубы размером с палец на руке Фелиции.
Усилием воли Фелиция отпустила амфициона.
От внезапно охватившей слабости у нее потемнело в глазах, голова раскалывалась от боли – слишком большого напряжения потребовала попытка преодоления упорной злобной воли зверя. Но каков результат!
– Ты молодец! – одобрила Амери. – Научиться управлять амфиционом!
– Чертовски трудно, – кивнула Фелиция. – Эти проклятые звери не идут на автопилоте, как халики. Амфицион сражался со мной все время. Должно быть, поведение медведесобак основано на условных рефлексах, выработанных у них дрессировкой. Преодолеть условный рефлекс труднее, потому что он коренится в подсознательном. Но мне кажется, что я придумала, как справиться с этой проблемой. Лучше всего воздействовать на амфиционов к концу перехода, когда они основательно подустанут и проголодаются. Если бы мне удалось справиться с двумя, а еще лучше с тремя амфиционами…
Амери беспомощно развела руками. Воздействие одного разума на другой, даже когда речь шла о влиянии человеческого разума на неразвитый разум зверя, было ей непонятно, тем более что сама она лишена метапсихических способностей. Интересно, а что это такое – быть носителем метапсихических способностей, пусть даже столь далеких от совершенства, как у Фелиции? Манипулировать другими живыми существами? Перемещать на расстоянии неодушевленные предметы и трансформировать их? Как должен себя чувствовать человек, способный действительно творить реальные образы, а не только жалкий призрак женской туфли, как это сделала она сама, когда Эпона тестировала ее метапсихические способности. Да что там образы, хотя и вполне осязаемые и зримые, – творить и созидать материю и энергию! Что должен чувствовать человек, способный установить связь с другими разумами в Галактическом Содружестве, проникать в чужое сознание и обшаривать его самые потаенные уголки, наслаждаться силой, дарованной только ангелам?
На востоке рядом с взошедшим Солнцем сияла яркая планета. Венера… Нет, назову ее другим, более древним именем – Люцифер, яркая утренняя звезда. Амери ощутила легкий приступ страха.
И не введи нас во искушение, но прости нам грехи наши, когда мы греемся у возжженного Фелицией огня, хотя она сжигает себя в этом пламени…
Спустившись с плато в долину другой реки, караван шел теперь по низине, проходившей на запад через горы дю Шароле. Отдельно стоявшие карликовые пальмы, сосны и рожковые деревья предгорья сменились кленами и тополями, грецким орехом и дубами. Вскоре караван вступил в густой влажный лес, царство кипарисов, бамбуковых зарослей и огромных старых тюльпановых деревьев, достигавших в поперечнике более четырех метров. Буйный кустарник придавал всему ландшафту поразительное сходство с картинами первобытного леса, которые демонстрировал советник Мишима. Амери все время казалось, что из-за деревьев вот-вот мелькнет динозавр или какая-нибудь крылатая рептилия, хотя она понимала, что подобные ожидания – не более чем наивность и глупость. Плиоценовая фауна при ближайшем рассмотрении оказалась очень похожей на ту, которая существовала на Земле через шесть миллионов лет.
Всадникам довелось увидеть маленького оленя с ветвистыми рогами, древесного дикобраза поркупина и гигантскую дикую свинью, за которой бежали поросята с продольными темными полосами на спинках. На верхних «этажах» леса резвились полчища обезьян, преследовавших караван и издававших пронзительные крики, но никогда не приближавшихся настолько близко, чтобы их можно было отчетливо рассмотреть. В некоторых местах кустарники и небольшие деревья были выдернуты с корнем, кора с них содрана, а зелень объедена. Горы слоновьего навоза позволяли предположить, что это работа мастодонтов. Рев диких кошачьих, исполненный необузданной силы, заставлял амфиционов испускать ответный вой. Но был ли то махайрод, один из саблезубых кошачьих, самый распространенный крупный хищник эпохи плиоцена?
После пребывания в замке, напоминавшего тюремное заключение, и утомительных и однообразных ночных переходов путешественники во времени получили теперь столько новых впечатлений, что те пересилили даже усталость, тяготы пути и горечь воспоминаний о разбитых надеждах. Лес, по которому двигался караван, был несомненно другим миром, другой Землей. Именно в лесу, освещенном косыми лучами утреннего солнца, путешественники воочию увидели ту первозданную дикую природу, о которой все они так мечтали. Если забыть о стражах, солдатах, цепях на лодыжках и экзотической рабовладелице, то плиоценовый лес с полным основанием можно было бы назвать раем.
Унизанные каплями росы паутинные сети гигантских пауков; невероятное множество цветов; разнообразные фрукты и ягоды, сверкавшие как драгоценные камни в оправе из зелени всевозможных оттенков; скалы с водопадами, низвергающимися в каменные чаши перед скрытыми за зыбкой завесой струй гротами, поросшими мхом; неисчислимые стада непуганых животных… Красота неописуемая! Неожиданно для самих себя пленники обнаружили, что разглядывают чудеса первобытных джунглей с ничуть не меньшим интересом, чем группа обыкновенных туристов рассматривает какие-нибудь достопримечательности. Боль в мышцах, терзавшая Амери, утихла при виде огромных красно-черных бабочек и ярких древесных лягушек, чье кваканье напоминало звучание колокольчиков. Хотя стоял август, птицы пели брачные песни, ибо в плиоценовом мире настоящей зимы еще не было, птицы не научились улетать в теплые края и успевали за год вывести не одно потомство. По нижним ветвям одного из деревьев стрелой пронеслась красавица белка с торчащими вверх ушками и зеленовато-коричневыми пятнами на шкурке. Другое дерево обвил неподвижный питон толщиной с пивную бочку и причудливым узором, напоминавшим керманшахский ковер. Встречались и карликовые безрогие антилопы с тоненькими ножками и крохотным тельцем не больше кролика. Пролетела с громким карканьем какая-то птица с роскошным оперением, переливавшимся на солнце различными цветами от розового и фиолетового до темно-синего. У ручья застыла огромная выдра. Она сидела на задних лапах и, казалось, дружески улыбалась, глядя на проходивший мимо караван. Чуть дальше по течению ручья путешественники увидели диких халикотериев. Они несколько меньше и более темной масти, чем их одомашненные сородичи. Халикотерии завтракали сочной зеленью и умудрялись сохранять царственную осанку, несмотря на то, что непрестанно жевали. В невысокой траве у самой тропы росло множество грибов с разноцветными шляпками. Между ними ползла тысяченожка размером с хороший батон колбасы. Вид у тысяченожки был такой, будто ее только что выкрасили сверкающей эмалевой краской цвета бычьей крови с кремовыми поперечными полосами…