Выбрать главу

— Что случилось? — спросила Джамаль, вскакивая с постели.

Боковой полог юрты был откинут. Черная борода Ораза Вели висела у входа. Луна вошла в юрту. Один из туркменов схватил девочку за плечи, поставил на ноги и кинжалом надрезал ей кожу на лбу. Кровь стекала на глаза, и Кичи не могла видеть хорошо, что происходит. Самого Ак Мамеда держали на постели и не давали ему подняться. Брат Кичи плакал, потому что кровь стекала ему на глаза, как у сестры, но он был меньше и плакал только от боли, не сознавая происходившего.

Всадники убили Анну Джамаль кинжалами и ускакали. Дети лежали у трупа матери до утра. Утром пришли соседи со всех сторон, и мужчины пошли искать следы.

Растоптанный ячмень, конский навоз и следы коней вели от колодца до колодца. Тогда созвали много людей рода и совещались. Родственники убийц предлагали мужу деньги и скот, предлагали мировую. Кечели, Джемал, Шаган, Курбан-Шаган и другие уговаривали Ак Мамеда, но он сидел мрачный, и глаза его не смотрели ни на кого.

Приехал Нари, Овсар-Оглы со старухой Тойдже. Он говорил: «Брат и меня может убить», — и настаивал на мире. Ак Мамед взглянул на маленькую Кичи, и она сказала: «Отец, я знаю всех, кто убил, а ты тоже знаешь?» Тогда Ак Мамед искривил рот и сказал: «Да», — и он отказался от мировой.

Убийц судили в Ашхабаде и расстреляли. Когда их судили, весь город ходил смотреть на черных ночных всадников пустыни, убивших непокорную женщину. Убийцы спокойно сидели и думали, что они сделали большое дело, и великий испуг охватит туркменок. Однако хоронить Анну Джамаль пришло так много женщин, что аульные туркмены смутились. И когда они услышали, что говорят женщины над могилой, многим стало стыдно за себя. Они разошлись по юртам, оставив женщин одних. И тогда женщины плакали об Анне Джамаль и говорили речи, такие же, какие говорила она. Смерть Джамаль стала известна повсюду.

Прошло много времени. В Туркмению приехал товарищ Калинин, Михаил Иванович, председатель ВЦИКа. Туркменки подарили ему женский костюм — тяжелый саммок, яшмак, закрывающий рот, грубый халат, рабские туфли, длинную рубашку и большие штаны, завязывающиеся ниже пояса.

Калинин удивился и спросил: «Да я же не собираюсь жениться на туркменке, я женат, а многоженство запрещено. Зачем мне все это? Да у меня и жалованья на калым не хватит!»

Тогда туркменки ему ответили: «Возьми себе эти одежды, и пусть они тебе всегда напоминают о рабском положении женщины-туркменки и о том, что советская власть должна уничтожить это рабство и сделать туркменку свободной».

Рассказы разных лет

Английские жены

Лошадей они оставили внизу. Светловолосый лейтенант Бумер и Ксения увидали прямо перед собой желтую гору; пыльная, точно намыленная, трава клубилась в расщелинах.

Бумер и Ксения карабкались, поощряя друг друга восклицаниями. Плоские, похожие на окаменелые плевки, камешки с теплым урчаньем летели из-под ног. Полумертвая трава останавливала их, спрашивая: «Куда»?

Когда Ксения отчетливо поскользнулась, Бумер схватил ее за руку. Она остановилась и, не отрываясь, стала смотреть в оливковое лицо лейтенанта. Бумер улыбнулся и воскликнул:

— О! — О! — повторил он, будто его ущипнули. — Какой день, Ксения! Какие мы хитрые, что забрались сюда. В городе нечем дышать.

Она освободила руку и побежала вверх, дрыгая ногами, как мальчишка:

— Догоняйте! Будем играть в пятнашки!

Смешное и загадочное слово «пятнашки» взлетело перед Бумером и сейчас же распалось на части.

— Что такое пят-наш-ки? Пят-наш-ки?

«Пят» заключало в себе нечто азиатское и пустынное. Звук «наш» напомнил ему волну, ударяющую в песок, «ки» потерялось в воздухе. Лейтенант догнал Ксению, и они уселись рядом на пыльном выступе.

Влево от них из пропасти подымался Баку, непередаваемо дымный в облаке зноя и тяжелого отдыха. Казалось, дома лежат там на животе, им не хватает воздуха.

Бумер стал болтливым. Внизу у Баиловских камней, загнанных в воду, толпились ржавые пароходы, умиравшие в железной чахотке, впереди них в бухте чертили неуловимые следы лодки и баркасы. Остров Нарген, как черепаха, выставил непобедимый щит, и солнце, ничего не задевая на его поверхности, ослепительно падало в море.