— Это ничего не исправит, Генри, — сказал я, проворачивая рукоять ножа. — Я просто хочу тебя убить.
Я прощаю тебя за то, что ты впустил сюда этих тварей. Я прощаю тебя за то, что из-за тебя я лишился руки и наверняка скоро умру. Но я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал.
Я хотел это сказать и сказал бы, если бы говорить не было так трудно.
Я смотрел, как его лицо искажается в неверии и боли. Он отстранился, прижав к открывшейся ране ладонь, но после такого удара никто бы не выжил.
Его рот беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы, оказавшейся на суше. Кровь хлестала из него, и тощее тело задрожало, прежде чем бессильно упасть на пол рядом.
— Стоило проверить, есть ли у меня еще нож, Генри. Я ведь не дурак.
Монстр не просто так зашел сюда. Этот ублюдок прятался здесь, зная, что я обязательно приду, если зверь станет ломиться в мою квартиру, в мой дом. В последнее место, которое имело для меня хоть какую-то ценность.
Я убил его, но совсем не ощутил удовлетворения. И дело было вовсе не в том, что месть не исправляла никаких ошибок. Наоборот, его убийство принесло мне удовольствие, однако этого было мало. Будь у меня шанс, я бы убивал его сотню, тысячу раз – столько, пока не утолил бы свой голод.
Я перевернулся на живот и медленно поднялся, упираясь единственной рукой в пол.
Осталось совсем немного…
Я взглянул на его тело. В его остекленевших глазах до сих пор читалось недоверие и некая обида, а конечности подрагивали в посмертных судорогах.
— Пора домой…
Я схватил его за волосы и потащил в квартиру.
У меня не было времени, чтобы высказать все свои мысли ему при жизни. Я надеялся, что после смерти все же существует ад, и там мы снова встретимся, чтобы я смог истязать его до скончания веков.
Это правда, я был таким же монстром, если не хуже. Я обрек десятки невинных жизней на смерть, чтобы избавиться от таких ублюдков, как он. Я поступил подло, предоставив чудовищам разбираться с другими чудовищами, а не покончил с ними сам. Но я хотел уничтожить их – и сделал это. Я убил и виновных, и тех, кто это допустил, ведь на них лежала вина не меньшая.
Если ты закрываешь на все глаза, это не значит, что ты сохраняешь нейтралитет. Просто ты слишком труслив, чтобы вмешаться, и это не делает тебя невиновным.
А невинные… Они просто оказались не в том месте и среди плохих людей. Мне совсем не жаль. Я не стану себя оправдывать, это было неправильно. Но я так поступил. Я не стану искать отпущения грехов, ведь лицемерие еще хуже.
Мысли путались.
Шурх… Шурх…
Его тело с шорохом скользило по полу. Он значительно потерял в весе, но тащить его в таком состоянии все равно было сложно.
— Еще немного…
Я переступил порог.
Меня обдало трупной вонью.
Из-за всей этой беготни я даже забыл про запах, а респиратор, видимо, остался где-то среди обломков, слетев с головы.
Странно, ведь за столько времени этот запах должен был выветриться. Или он настолько въелся в мою кожу, что теперь стал частью меня?
Дверь спальни оказалась закрыта. Кажется, он в нее не заглядывал.
Совесть настолько свела тебя с ума, что ты готов был на все, чтобы получить прощение? Но таким, как ты, прощения нет. Да и человек, у которого ты должен был ее просить, давно…
Я нажал обрубком на ручку и толкнул дверь.
…мертв.
— Здравствуй, Лора, — я радостно улыбнулся лежавшему в кресле скелету. — С днем рождения, сестричка. Я принес тебе подарок!
Я должен был раньше понять, кто вы такие. Должен был раньше избавиться от вас, чтобы вы не смогли никому навредить. Если бы я сделал это раньше… моя сестра не стала бы такой.
С люстры на потолке еще свисал черный провод с петлей на конце.
Сколько сожалений… Сколько боли…
Почему люди просто не могут оставить друг друга в покое?
Как легко оборвать чью-то жизнь.
Одно неверное движение, один неверный поступок – и человека больше нет. Я убедился в этом на собственном опыте, и все равно до сих пор не понял, почему стремление к разрушению всегда пересиливает ценность существования.
— Смотри, я собрал для тебя всю коллекцию, — пробормотал я в полубреду и бросил его труп к остальным.
На ней до сих пор было то желтое платье. Спустя столько времени оно уже выцвело, кое-где виднелись пятна, а по юбке шел длинный разрез, оставленный чьим-то ножом.
Думаю, жизнь вовсе не жестока. Жестоки тут только люди.
Ощущая, как ускользает сознание, я отошел к стене и медленно сполз вниз.
Моя сестра еще лежала в кресле – там, где я ее оставил, – а вокруг нее, будто в молитве, выстроилось еще шесть тел. Один из них был совсем свежий, только с прилавка.