— Ладно, сам виноват. Вот вечно ты так. Мелешь всякую чушь, поэтому тебя и не любит никто, — взгляд наткнулся на стоявшую на сейфе фотографию в рамке. — Одна сестра у тебя и осталась. Надо извиниться. Да, надо…
Я не осмелился идти за ней. Пусть остынет немного, да и себя надо было привести в какое-то подобие порядка.
Я снова взглянул на часы. Признаться, я совсем не следил за временем, да и какой в этом был смысл в такой ситуации? Впрочем, это меня никак не оправдывало. Уж мог и проследить за единственным важным в году днем.
Свесив ноги с раскладушки, я размял шею, покрутил руками и выгнул спину под отчаянный хруст суставов. Нынешние кроссовки совсем исхудали, поэтому пришлось вытащить другие из своих запасов. И пусть их цвет, ядовито-желтый с кроваво-красными полосами, меня совсем не впечатлял, грех было жаловаться. Да и перед кем мне тут красоваться?
Затем я понюхал себя под мышкой и тут же с отвращением скривился.
— М-да, таким запахом только собак со следа сбивать. С другой стороны, в сравнении с остальной вонью не так уж и плохо.
Взяв свисавшую с деревянной рамы тряпку, я промочил ее водой, старательно обтер ступни и обулся. Для остального тела такой операции точно бы не хватило, так что пришлось достать тазик, залить туда разогретую солнцем воду на дне пятилитровой бутылки и накрошить кускового хозяйственного мыла.
Воду следовало экономить. К счастью, этого вполне хватило, чтобы помыть волосы, лицо, шею и туловище. Стараясь не обращать внимания на бледные шрамы, хребтами испещрявшими всю кожу, я закончил с водными процедурами, наспех побрился новехонькой бритвой и смыл с себя остатки мыла чистой водой из другой бутылки.
— Ну вот, другое дело, — хмыкнул я, глянув в треснувшее зеркало. — Теперь закинемся топливом.
Я вытащил из-под навеса старый жестяной стул, поставил на него походную плитку, сверху водрузил небольшую эмалированную кастрюльку с водой и открыл сумку с запасами.
— Негусто, — заключил я в итоге и порылся в лапше. — Чтоб меня, одна говяжья осталась? А, плевать, все равно в желудке все одинаково.
Дождавшись, когда закипит вода, я открыл пакетик с лапшой и достал оттуда два пакетика поменьше: с приправой и с овощами. Уж не знаю, какие там овощи, но хотя бы их видимость уже придавала каплю аппетитности.
В нос ударило перцем. Чихнув, я отправил все это в воду, аккуратно поместил внутрь брусок лапши, уменьшил огонь и засек на часах пять минут.
Честно говоря, стоило запаху «бульона» распространиться по округе, как живот заурчал, причем одновременно от голода и от тошноты. За последнее время я сожрал столько этого мусора, что не удивился бы, если бы в желудке появилась парочка прожженных этой химозой дыр.
Но нам ли выбирать?
Пропищал таймер. Я выключил огонь, снял кастрюлю с плитки и поставил ее перед собой, вытянув из кармана пару палочек для еды.
Первая проба.
— Мм-м, вкуснота, — пробормотал я, выдавив из себя радостную улыбку.
Самовнушение – страшная сила. Говорят, однажды один парень проиграл в споре, и ему пришлось съесть целую миску собачьего дерьма. Так вот чтобы сделать это, он представил себе, что ест его любимый печеночный паштет, и у него получилось. Проблема в том, что он так себе это внушил, что потом не мог избавиться от желания отведать добавки, и пару раз его даже поймали за собиранием собачьего кала на улице.
Конечно, потом он ни разу не попадался, зато стал заядлым собачником и даже выпустил свою марку натурального собачьего корма с разными вкусовыми добавками. Видимо, решил разнообразить рацион.
Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как прикончил всю порцию. Посуду я мыть не стал. Во-первых, чтобы экономить воду, а во-вторых, зачем ее мыть, если все само отмоется при следующей готовке?
Логично, я думаю.
Убрав все обратно под навес, я приоделся в чистое – точнее, в то, что успело отстоятся на свежем воздухе пару недель, – и плеснул себе в стакан остатки дешевого красного вина из бутылки.
Небольшой градус как раз подходил для поднятия бодрости. С другой стороны, хватило лишь на глоток, и я снова столкнулся с привычной проблемой.
— Запасы заканчиваются.
Плечи невольно опустились.
Я подошел к краю крыши и взглянул вниз. Я так часто это делал, что от высоты голова давно не кружилась. Разве что все чаще появлялось желание сделать еще шаг.
— А что плохого? — прошептал я самому себе. — Я ведь устал. Нет, правда устал. Очень сильно… Никто не посмеет меня за это осуждать. Я сделал все, что мог. Когда наступит моя очередь отдохнуть? Вы все ушли, оставили меня здесь одного, поэтому вы не имеете права меня осуждать…