–Да, дорогая, – поведя бровей, ответил Авраам вновь с установившимся спокойствием.
«Забавно то, что они постоянно что-то не договариваются, скрывают, а, может, им приходится это делать? Не знаю, но на то похоже. И что за «подарочек» тут, «подарочек» там? Странно это все, но повлиять я уже ни на что не смогу… Но почему я тогда не сказал, что ничего не почувствовал при выборе, и как сказать, что меня не интересуют те дела, которыми они занимаются? Да, я прежде мечтал об этом, но не сейчас: теперь я хочу другого, но получить не смогу, потому что все уже предрешено – это конец!» -думал про себя Амос и, громко вздохнув, не замечая, что обратил на себя взгляды родителей и Ахрома, он провел рукой рядом с животом, тем самым сняв защитный ремень.
Они приехали к большому зданию с необыкновенной архитектурой.
Это не было похоже на замок, не было похоже и на дворец; это была не церковь и не обычная школа – издалека оно напомнило Амосу средневековую психиатрическую больницу, которая имела чёрные окна и заросшие мхом стены, но подойдя ближе, он увидел не просто привлекательное, а величественное здание с темно-синими мозаичными стёклами, сменяющимися каждые десять минут на портреты знаменитых деятелей искусства или политики, но и иногда и на объёмные пейзажи рассветов и закатов в различных частях мира; поверхность стен была по низам покрыта перпендикулярно растущей ярко-зелёной травой, где все так же перпендикулярно бегали маленькие охотники, пытающиеся поймать лучший кадр, тем самым сделав превосходную фотографию (они были настолько малы, что пока Амос ни подошёл к стенам ближе, чем на полметра, он их не увидел), а из-под самой крыши слетали вихрем маленькие птички, которые, будучи чуть больше крохотных охотников, задевали лианы с благоухающими цветами, и те испускали аромат морского бриза, ночного летнего тумана или весны. Бежевый цвет здания, которое было то гладкое, то каменистое, изящно подчёркивал по всей длине «экватора» заточенные чёрные штыки. Но поражала не только внешняя красота и непривычность, но и размеры этой школы: двести семьдесят метров длины и метров двести ширины будто захватили немалый кусочек планеты и старались его заполнить до конца. «Поразительно» – единственное, что смог произнести Амос, увидав огромный зелёный лес вокруг (который, как ему показалось, говорил с ним и прошептал: «Заслужи» – но что и зачем – не объяснил).
– Милый, догоняй нас, а то опоздаем, – прозвенел, как колокольчик, голос Мелиссы и тотчас же обратил на себя внимание мальчика.
–Ах, да, мама, – сделав ударение на последний слог, сказал Амос и, повернувшись, увидел свою мать: в этот момент она была как никогда прекрасна для него.
Эта женщина была в его глазах примером любви, красоты, чести и много другого, что так восхищало Амоса и заставляло любоваться ей как самой красивой и чудесной из всех женщин, которые существовали в мире; она была для него лучше звёзд – и из вселенной шоу-бизнеса, и из вселенной планет и галактик – она была для него самым близким и дорогим другом, надёжным товарищем и помощником при любой беде – он мечтал быть как она. Им нечасто приходилось бывать вместе после его трехлетия (он проводил много времени с репетиторами и мастерами, которые учили его читать, писать, петь и даже танцевать не только на своём, родном, но и на многих иностранных языках – ему было известно к семи годам их пять штук), но каждый проведённый час с мамой, или порой и с папой, так радовал его, делал таким счастливым, что он готов был выучить ещё пять языков, лишь бы подольше побыть с этими лучшими людьми во всем мире. Он так их любил (особенно, как часто бывает в раннем возрасте, когда они с ним читали, рисовали, что-то раскрашивали или просто гуляли), что крайне сильно опечалился (даже плакал во сне), когда в день выбора они изменились, перестали общаться и с ним, и с друг другом, и со всеми остальными, как прежде, с тем задором, чудаковатостью и пониманием ко всему, что происходит вокруг. Со вчерашней ночи они, конечно, стали менее серьёзными и «асфальтированными», как подумал во время завтрака Амос, но все же его многое смущало, и больше он не мог смотреть без сомнения на них.
Однако сейчас этот юный господин в футляре и сером изысканном костюме любовался своими родителями. Эти «детишки» (Амосу нравилось о них так думать во время непринуждённого веселья), рассмеявшись с какой-то взрослой шутки и нежно обнявшись, шли, слегка толкая друг друга в стороны. Но вдруг Мелисса, это взрослая женщина, ущипнула за плечо мужа и, кружась в своём белом, шелковистом, с крупными цветами платье, побежала от него, радостно визжа.