–Здравствуйте, дядя. Забавно, очень забавно, – с томным укором в улыбке ответил Амос, и ушёл, едва поклонившись.
Теперь он следовал к семье по левую руку, к семье в необычных костюмах: пиджаки точно состояли из наискось положенных лент красного, ядовито-зеленного и чёрного цветов, брюки и лакированные туфли, без единой складочки, чернели на их ногах. Ему навстречу уверенно встала женщина в таком же костюме, как и у всех мужчин, только более облегающем.
–Рада вновь видеть Вас, господин Эбейсс, – сказала она и слегка наклонила голову.
–Здравствуйте, Алиса, – ответил часто посещавшей их тёте Амос.
–Сегодня Вы можете выбрать нашу Лигу Сбыта и Добыч и быть всю жизнь счастливым. Ничего сложного не заключается в нашей работе, но мы даём всем вступившим огромный ряд гарантий и льгот. Если вас заинтересовало, то прошу дать ответ в скором времени, – и женщины по-представительски улыбнулась.
–Хорошо, я… подумаю, – ответил задумчиво мальчик.
–Мы будем Вас ждать, – уже чуть ли не в спину прокричала Алиса.
Амос направился к последнему, небольшому, всё возглавляющему столу – к столу семейства Эбейссов; но помимо родителей сейчас там сидели взрослые кузены, ближайшие дяди и тети с их супругами и старейшие представители их рода: его бабушка и дедушка.
–Амос, сын мой, – начал громко и твёрдо Авраам, – это последнее представительство, и через мгновение ты должен будешь выбрать то, чему будешь следовать всю жизнь. Ты готов?
–Да, отец, – негромко прощебетал мальчик.
–Хорошо. Сейчас перед тобой стоит один из высших кандидатов прокрастианских прав и страт обитания, твой отец, Авраам Эбейсс, представительское лицо Лиги Магистров. Мы создаём все условия для благополучного существования всех жителей Абисмунди, за нами стоят решения и права, и мы в ответе за миллиарды, – более спокойно, чем в начале речи, закончил Авраам.
– За миллиарды кого или чего? – неуверенно спросил покрасневший Амос, знавший, что на такие вопросы отец не отвечает.
–Всего, – твёрдо заявил вставший изо стола старший Господин, который ранее не видел смысла покидать свое удобное кресло, который сейчас был похож на непреодолимую гору-высотку.
–Хорошо, я понял, отец, – быстро, отпустив глаза, проговорил побледневший мальчик.
–Мы, наша Лига, делает то, что должна делать во имя всего, – грозно продолжил нахмурившийся отец, но вдруг он слегка искривился, точно от боли, но никто практически этого не заметил, кроме Амоса.
–Па… Отец? – удивлённо и обеспокоенно спросил мальчик, глядя на вздувшуюся вену на шее отца.
–Ах, да, Амос, – глубоко вздохнув и приняв самый что ни на есть доброжелательный вид, ласково сказал Авраам, – теперь тебе стоит пройти в центр.
–Но… – он не успел договорить, как посыльный подошёл к нему и повёл в центр зала, туда, где уже загорелся красный круг.
–Ступай, Амос Авраам Эбейсс, и выбери то, что тебя позовёт, – гордо и равномерно растянул Великий господин Авраам Эбейсс.
Мальчик по окончании слов уже стоял в центре пылающих колец: красного снизу и сине-голубого сверху. Он не понимал, что совершается вокруг, ему все казалось лишь сном, который должен вот-вот закончится… Но сон только продолжался и пугал его все больше и больше.
–Господа, леди и джентльмены, – ровным тоном вновь заговорила, только что вставшая мать Амоса,– прошу главенствующих членов всех Лиг Нравственных убеждений, – она сделала особое ударение на слове всех, как делают обычно ударения, когда пытаются что-то не договорить, но и сделать вид, что без того, утаенного предмета всем будет лучше, – снять левую перчатку и положить два пальца на голову своих вероформов. Вставшие, как и в начале торжества, мужчины беспрекословно и ритмично выполнили указания ослепительной госпожи, Мелиссы Эбейсс.
В одно мгновение свет снова потух. Над парившими столами вероформы зажглись под цвет костюмов своих семей и одной волной (на вид как водный поток) прильнули к горящему сверху кругу и той же волной вернулись на свои места, но теперь каждый вероформ имел свой неповторимый вид. Взгляд Амоса переходил от одного стола к другому и выражал все тоже непонимание. Он ранее видел превращения живых существ в парке или на игровых площадках, но каждый раз удивлялся, как в первый; особо его поражали вспышки неновых цветов, происходившие при соприкосновении нескольких вероформов. Он восхищался совершающимся обрядом, но и боялся его: то, что делалось с ним сейчас, было похоже на мучение, предоставленное его родителями, которых ранее он знал постоянно в хорошем настроении, с нежной естественной улыбкой и теплотой, исходившей из их сердец. А теперь они выглядели болезненно, раздражались и повышали голоса, при обращении к нему, к их любимому мальчику, как думал и слышал до этого Амос – он боялся этой перемены в родителях и боялся того, что ему до сих пор ничего не понятно.