— Так это ты мне советовал?
— А то кто же? — и чего он все время так улыбается? — Не только для того, чтобы тебя позлить, поверь уж.
— Понятно, из головы моей ты вылезать не хочешь. Понравилось, что ли?
— Не то чтобы очень. Просто так был хоть какой-то шанс вытянуть тебя обратно.
— А что со мной произошло?
— Видишь ли, это достаточно опасно, работать с Оком мира, — Странд задумался на минуту, а затем скороговоркой продолжил: — Вживаясь в чужой образ, надо достаточно сильно на нем концентрироваться, чтобы связь не прервалась, переключаясь на что-либо другое. Иначе ты опять окажешься перед хаосом совокупных мыслей и ощущений всего живого в этом мире. С другой стороны, надо уметь вовремя прервать эту связь, если твоему образу что-то угрожает, потому как, хоть ты и не имеешь физической связи с объектом, а значит и не можешь повредить свое тело, но психическая связь может оказаться настолько сильной, что не исключено полное отождествление с объектом. То есть, боль, им получаемая, ощущается как твоя собственная. Тебе еще очень повезло, что орел не начал тебя есть живьем, а прибил вначале. Если бы не это, то даже вытащив тебя обратно, я не получил бы при этом ученика. Ты попросту потерял бы рассудок от боли…
— Я извиняюсь, — перебил Руффус, начиная понимать, в какие игры он играет в последнее время, — за свои несдержанные замечания… — Он остановился, подыскивая слова, но продолжение никак не складывалось.
— Ничего, ничего, — дав вволю помучиться ученику, принял извинения Странд. — Нелепо было ожидать благодарностей от непонимающего, что его спасли. А сейчас отдыхай, потому как я не намерен пропускать завтрашние занятия, — и он отправился прочь, задержавшись лишь на секунду в дверях. — Да, у изголовья стоит твой новый меч, — после чего удалился с улыбкой на устах.
У изголовья действительно стоял меч, слегка светившийся даже в полумраке приближающегося вечера. А может, он вовсе и не светился, а лишь вызывал такое ощущение. Но в любом случае в нем чувствовалось некое благородство, идущее из глубины металла, и сила. С чем это было связано — еще предстояло разобраться, но сразу же стало ясно, что этот клинок — не чета его иззубрившемуся за день куску железа.
Руффус привстал и взялся за рукоять. Тепло и уют исходили от меча. Казалось, он всегда был его оружием, и вот он радуется встрече после длительной разлуки. Что-то было знакомо в этих ощущениях… Ах да, конечно же, все то же самое, что и с его кинжалом, только во много крат сильнее. А меч все сетовал, что так долго не виделся с хозяином, и по его лезвию растекалась тоненькая струйка света, оттенявшая неведомые письмена, плотно покрывавшие всю его поверхность. Он все рассказывал, как здорово они теперь заживут, воссоединившись, какими подвигами прославят друг друга. Меч радовался, что им снова не страшны никакие враги, что как прежде хозяин будет поить его свежей кровью, а он за это будет платить ему славой непревзойденного героя.
Мягкий туман, обволакивавший принца, становился все плотнее, и чем дальше, тем труднее было даже подумать о возможности разжать ладонь и расстаться с мечом. Это — действительно друг, тот самый, по которому он так долго тосковал, которого так долго ему не хватало. Они же часть единого целого, так удачно воссоединившегося наперекор всему этому проклятому миру. О, как они отплатят за то, что им так долго не давали встретиться. Никто не имеет права их разлучать, всякий должен заплатить за это. Заплатить кровью, и не иначе. Только кровь — достойная плата…
Меч выпал из ослабевшей руки Руффуса, но даже с пола продолжал звать его, проситься снова в руку, сетуя на то, что краткий миг общения после столь длительной разлуки не может сполна насытить древних друзей.
Руффус ужаснулся той легкости, с которой он был готов поддаться на уговоры меча. Как мягко тот проникал в его сознание, без особого усилия навязывая свою волю, передавая свою вечную жажду крови. Лишь спустя несколько минут клинок успокоился, свет, исходивший от него, угас, и на полу снова лежал лишь меч.
Принцу ничего не оставалось, как задуматься, насколько же опасны все эти атрибуты силы, с которыми ему приходится сталкиваться в своем ученичестве. Как легко поддаться им и потерять себя. Как далек он от того, чтобы не поддаваться их силе и соблазнам. Сколько ему понадобится времени и сил, чтобы преодолеть все это, подчинить себе, а не быть подчиненным? Если вообще удастся…
Глава 8
Ну, и на кой черт оно ему надо? Уж явно не к этому он стремился — сидеть в подземельях Эргоса без всяких шансов убраться отсюда по добру по здорову. Надо было сразу улепетывать отсюда, следом за Руффусом, а не сидеть напыщенным индюком, размышляющим о том, как сохранить лицо. Кому теперь оно нужно, его сохраненное лицо, если и посмотреть-то никто в него не сможет, кроме Тиллия и Серроуса?