— Веронца, — поправила Агата.
— А?
— «Два веронца», а не гасконца.
— Так, а ты-то что предлагал? — напомнила Тамара.
— «Ромео и Джульетту», — поняв, что попал впросак, Костя закрылся, скрестив руки на груди, и махнул на спор со словами: — Ай, всё, отстаньте!
Ребята тихонько прыснули.
— Тогда давайте набросаем, что можно сыграть, — Света достала из небольшой сумки, висящей при ней, тетрадь, открыла её и извлекла запертую в тетрадной пружинке ручку. Открыла колпачок зубами и на чистом листе написала:
«Ромео и Джульетта»
— Ну как пробный вариант, — объяснила она ребятам. — Дайте-ка я куда-нибудь усядусь…
Как только это произошло, вокруг неё тут же собрались все.
— Что ещё можно? Накидывайте всё, что в голову приходит.
— Давайте сыграем «Яму» Куприна.
— Костя, ты что, совсем поехал?
— А что такого?
— Да ничего, как мы её играть будем?
— Может быть, что-нибудь из Шекспира?
— Тогда можно «Как вам это понравится?» или «Отелло»…
— Запишу оба.
— «Как вам это понравится» клёво звучит. Кто-нибудь её читал?
— Нюра… Она всё читала.
— Я только немного… И плохо помню сюжет.
— Там немало актёров нужно…
— Ну кто-то может сыграть и по две роли, нет?
— Это дополнительный текст учить…
— Ой ну да действительно, какой-то там текст!.. Ты, Костя Соломин, совсем обленился!
— Думайте ещё, ребят. Что кроме этого?
— «Снегурочку» какую-нибудь дурацкую.
— Ага, к Новому году как раз успеем…
Они спорили и записывали до самого вечера, и в конце концов остановились на Шекспире. Ставить «Ромео и Джульетту» не хотелось никому: Костя Соломин ни за что не желал играть женские роли, которые ему навязывала Нюра, а Серёжа и вовсе морщился так, будто именно эта пьеса была ему до крайности противна. В конце концов, сошлись на том, чтобы поставить в качестве первого спектакля «Как вам это понравится». Про себя Тамара подумала, что, что бы там ни было внутри этого названия, — оно отлично отражает хорошее начало деятельности Стаккато.
…Домой под вечер она вернулась в приподнятом настроении. Почти что забыв про существование Стикера, шагала вперёд, думая о том, сможет ли она кого-нибудь сыграть в спектакле, а если не сможет — то что вообще будет делать. Ей было так радостно, что даже боль в коленях отступала.
— Я дома! — возвестила она, закрывая за собой дверь на защёлку.
Разувшись, Тамара прошла в свою комнату и, стоило ей сесть на кровать, как колени пронзила сильная боль. Настолько сильная, что дыхание перехватило, а на глаза навернулись слёзы. Закусив губу от бессилия, Тамара схватила правое колено пальцами. По ноге прошла ощутимая дрожь.
Это был первый раз, когда ноги открыто против неё взбунтовались.
4. Не бойся, Многоножка!
— Ты перестаралась, — вынес врач короткий вердикт, когда Тамара сидела у него следующим днём.
Ехать к нему пришлось с самого утра, потому что боль в коленях была невыносимой. Мама отпросилась с работы и вызвала ей такси. Осмотры, ожидание и долгожданный укол обезболивающего по какой-то причине заняли почти половину дня.
Её терапевта звали Вениамин Никитович. Про себя Тамара сокращала его до простого «Веник». Потому что по характеру он был точь-в-точь старый деревенский веник — словно соломенный, жёсткий и колкий. Ещё и пахло от него всегда чем-то травяным.
— Ты что, скакала что ли? Тебе же сказали — ни-ни!
— Да не скакала я… — вздохнула Тамара горестно, водя рукоятью Стикера вверх и вниз по дуге. — Просто много ходила…
— Много ходила? — уточнил Веник, не поверив. — Куда? Откуда?
Он недовольно поглядел на маму, сидящую здесь же.
— А вы почему не проконтролировали, что ваша дочь себя калечит?
— А мы, видите ли, нашли театральный клуб на другом конце города! — с язвительным укором объяснила мама, глядя на Тамару, опустившую глаза. — И плясать там решили! И бегаем туда каждый день, и допоздна сидим!
— Театральный клуб? — поднял брови Веник. — Это, конечно, здорово, но с такими-то ногами…
— А мы ей говорили — пожалей себя. Нет, упёрлась, говорит, именно туда хочу.
— Вот что, Тамарочка: ты это дело брось, — сказал Веник, доверительно склонившись к ней. — Найди себе занятие по силам: крестиком там вышивай, в караоке пой. Сцена-то дело такое — там двигаться много надо…
Каждое из его слов тяжёлой подушкой опускалось на Тамарины плечи. Возразить Венику она не могла — потому что, как ни крути, он был врач, и он был прав. И правота эта добавляла к весу на плечах по несколько килограмм.