— Сама не видишь? Пыль. Тут всё в пыли. Денег на простейший реквизит нет, так что приходилось выезжать на энтузиазме, одежду наспех шить самим… Да и того без папы становилось всё меньше. «Кому, — говорили они, — нужен этот тухлый театр?» Платить за такое «образование» тем более никто не собирался.
Тамара прошла мимо груды. Теперь ей и самой стало печально. Вовсе не от того, что стало со «Стаккато», а от того, что она, загоревшись, наобещала Свете с три короба, хотя и правда ничего не в состоянии сделать с умирающим театральным клубом.
«Чертовски неприятно сначала заставить человека в тебя поверить, а затем потерять веру в самого себя», — пришло в голову Тамаре.
— Ну что, — сказала Света спустя время, видимо, угадав, о чём она думает, — всё ещё хочешь вступить и умирать здесь вместе со всеми? Здесь больше нет того, что было при папе.
Она сделала несколько шагов по залу, продолжая негромко говорить:
— Мне очень больно наблюдать, как последние люди, которые ещё надеются на что-то, каждый раз приходят сюда, бегают глазами, и никогда не находят того, что ищут. Большинство из тех, кто был, махнули рукой, сказали: нет здесь больше ничего, развернулись и ушли. Но хуже них — только те, кто приходит и даже не думает ничего ставить и ничему учиться. Просто маются дурью, как идиоты. И сделать с ними ничего нельзя, потому что тогда «Стаккато» вообще без участников останется… Вот я и решила, что сегодня съезжу сюда в последний раз, а в понедельник отчитаюсь в организацию о закрытии клуба, и помещение опечатают. Всё равно мы не сможем поставить здесь спектакли… Я хотела просто покончить с этим, — вздохнула она, завершив монолог.
Тамара, слушая её, приложила ладонь к лакированной стенке старого шкафа и сказала:
— Гардеробус…
— Что? — не поняла Света.
Тамара повернула к ней голову.
— Не делай этого. Не закрывай клуб. Ещё можно всё исправить.
— Ты не представляешь, как долго мы пытались.
— Но здесь не было меня.
— Ты кем вообще себя считаешь? — устало спросила Света, которой, кажется, уже надоедало спорить. — Что такого ты можешь сделать, чтобы «Стаккато» снова ожил?
— Поставить спектакль, — спокойно сказала Тамара.
— Ты умеешь это делать?
— Нет, не умею.
— Ну и о чём тогда вообще речь?
— Света, послушай меня, — Тамара быстро, насколько могла, подошла к девушке (Стикер гулко стукал об пол, действительно изрекая настоящее суетливое стаккато). — Я уже поняла, что ты сильно отчаялась, что уже ни во что не веришь. Но тогда и терять тебе нечего. Позволь, я попробую что-то сделать. Привести людей. Поставить спектакль. Сделать так, чтобы здесь снова что-то было. Так же, как при твоём папе, не будет никогда, но, может быть, будет по-другому.
— Но ты же ничего не умеешь… — уже не очень уверенно сказала Света.
— Ну так научите меня всему, чему возможно. И всех, кто со мной придёт. И мы поставим спектакль, сыграем на сцене, и тогда «Стаккато»…
— Хватит.
Света тяжко вздохнула.
— Мы открыты с понедельника по пятницу, с десяти до шести. Срок у тебя — неделя. Если за неделю приведёшь сюда как минимум пятерых человек — я тебе поверю.
Тамара кивнула как никогда серьёзно:
— По рукам!
— Утомлённое со-о-олнце-е, — напевала на всю квартиру Ефросинья Петровна и раскатистый голос её было слышно даже за дверью, — нежно с морем проща-а-а-алось, ты сегодня призна-а-а-а-ала-а-ась… — она открыла дверь, представ перед Тамарой в своём кимоно, — что ты — мужик!
Допев свою любимую шутку из КВН, она сделала Тамаре торопливый и весёлый жест, чтобы она проходила, а сама закрыла за внучкой дверь.
В бабушкиной квартире Тамаре нравилось то, что имена многих вещей здесь заканчивались как-нибудь по-стариковски — Телик Антеннович (телевизор фирмы «Моль», показывающий семь каналов), Вазильевна (очень большая ваза с синей росписью, в которой никогда не стояло цветов — они бы в ней утонули) или Шкафич Створкович (он был из Чехии). Из-за этого многие вещи как будто приобретали в возрасте. В основной — единственной — комнате всегда пахло выстиранным ковром (хотя его вообще никогда никто не думал стирать), старыми половицами и… возрастом.
— Ну как твои дела, Тамарище? — спросила бабушка, с лёгкостью поднимая бутылку и ковыляя с ней на кухню. — Пошли, чаем угощу.
— Ковыляем потихоньку, — привычно ответила Тамара, проходя в кухню и садясь на своё место. Стикер она поставила неподалёку. — Я сейчас ходила в театральный кружок!