Пока бабушка наливала воду и ставила чайник (Чехов), она рассказала ей про Свету и про «Стаккато». Выслушав, бабушка присела напротив неё и подперла щёку морщинистой худой ладонью.
— «Стаккато», «Стаккато», что ж знакомо так звучит-то… Это, часом, не тот, который раньше «Буратино» назывался?
— ?..
— Ну в таком подвальчике театр был в доме на Сухоложской…
— Ага, похоже, что он, — кивнула Тамара удивлённо. — Там что, был ещё один театр?
— Да может и тот же, просто переименовали… — бабушка неопределённо пожала плечами. — В «Буратино» мы с подружкой в молодости ходили.
— Серьёзно?
— А то! Тогда там был целый пионерский отряд. Ну такой, как это говорится… «локальный» что ли, — двумя руками бабушка показала что-то шарообразное. — Местечковый, вот! Мы тогда с Людкой-то Лебедевой так любили туда ходить, ой, ты б знала. Мы там петь и научились. Был там хороший учитель, Ильрат Фахитович, ой… — она прицокнула.
«Ничего себе совпадение», — подумала Тамара.
— А в спектаклях ты играла?
— Да нет, не довелось, — бабушка покачала головой. — Говоришь, закрывают его?
— Ну, хотели. Я Свету переубедила пока что не делать этого.
Бабушка странно на неё посмотрела.
— И что ты собираешься делать, возрождать его?
— Ну, не то, чтобы прямо «возрождать»… — смутилась Тамара. — Но если я попробую сделать так, чтобы там снова играли спектакли и привлеку туда людей… Ну может и получится что-то.
— А что ж Света сама не привлечёт?
— Мне кажется, она совсем уже ни во что не верит. И других дел у неё по горло — отец, вон, в больнице. Вот она и отчаялась…
— Ну это ты, конечно, ношу на себя взвалишь, если возьмёшься. Справишься на трёх-то ногах?
— А если не взвалю — то пожалею потом! — ответила Тамара со вспыхнувшей вдруг решительностью. — Я давно хотела в театре играть, а в школьном одни дылды…
«Вернее будет сказать — одна дылда, но и её с головой хватает».
— …а тут — всего лишь какой-то недостаток людей! Да наберу кого-нибудь и…
— Не так это просто, Тамарище, — вздохнула бабушка, потерев пальцем один глаз. — Ты думаешь — легко было Светиному папе всё на себе тащить да всех вокруг себя держать? Это человеком нужно быть с большой буквы. Таких людей, — вздохнула она с какой-то неведомой ностальгией, — один на мильён…
— Ну и пусть, что я не такая, как он, — упорно сказала Тамара. — Но ведь кто-то же должен сделать хоть что-нибудь…
«И это обязательно должна быть трёхногая?» — спросил из своего угла Стикер, а потом без каких-либо причин скользнул по стене и рухнул на пол.
— Ничего, — сказала Тамара бабушке, которая уже подскочила, чтобы его подобрать. — Пускай полежит. Он наказан.
Стикер что-то ворчал с пола, но Тамара, болтая с бабушкой, предпочла его не слушать. Всё равно не скажет ничего полезного.
За окнами увядала расцветающая осень.
В воскресенье, расправившись с домашним заданием, Тамара отправилась в общежитие к Задире Робби, собираясь позвать его в «Стаккато». Робби был многосторонней личностью, так что его способностей наверняка хватило бы на то, чтобы спасти театральный клуб. Так, по крайней мере, думала Тамара.
Общежитие, где обитал Задира, располагалось недалеко от её школы.
Позвонив в домофон, Тамара подождала трёх гудков, а затем, когда резко наступила тишина, торжественно произнесла:
— Многоножка на линии, срочное дело.
— Проходи, — тут же понял Робби, открывая ей дверь.
…Перед Тамарой он предстал в длинной и мятой серой футболке, огромных шортах и с волосами на ногах и на голове (и там, и там они были взъерошены, как будто Робби только что шарахнуло током).
В квартире, помимо Задиры, жило ещё несколько человек. Все они знали Тамару в лицо, но ни с кем из них она особенно не дружила.
В комнате Робби — бардачной и свалочной — был перманентный железный беспорядок. Железный — вовсе не из-за того, что «непреклонный», а из-за того, что состоял по большей части из металла, с которым Робби любил экспериментировать. В тот день, к примеру, на захламлённом рабочем столе (где стоял компьютер, из которого играла музыка) лежала большая блестящая пластина, на которой остывал паяльник. Он источал характерный запах плавленого железа, расплывавшийся по всей комнате.
— Чем ты тут занят? — удивилась Тамара, проходя внутрь. Робби подставил ей стул, одним махом освободив его от лежащих на нём вещей.
Здесь стоит отметить, что почти везде, где часто бывала Тамара, у неё были собственные стулья и табуретки. К примеру, дома на кухне у неё был Табуретус с мягким седалищем. В квартире бабушки — резной Треуглорет из тёмного дерева, отличный от других вырезанным посередине седалища небольшим — с палец сторона — треугольным отверстием. Кто, когда и зачем его вырезал — неизвестно, известно лишь, что шалость удалась. Даже в школе у неё был отдельный стул, Жуйкин. Тамара отличала его по плотно прилипшим к нижней стороне седалища трём жвачкам, поставленным в ровный ряд и уже давно превратившимся в окаменелости.