Три года прожил я в доме донны Изабеллы, когда дела побудили ее ехать в Мадрид. Племянницы ее, которые были прекрасны и очень похожи одна на другую, вскружили головы многим кавалерам. Двое из них одержали верх над прочими. Дону Пересу удалось снискать благосклонность Эмилии, а дон Флорес похитил сердце живой Терезы.
Однако донна Изабелла ни за что на свете не хотела расставаться со своими племянницами, а так как серенады, которые доходили до ушей ее каждую ночь, открыли, что кое-кто уже успел снискать благосклонность ее любимиц, то она и вернулась в Севилью еще раньше, чем предполагала.
Хотя никто из них не удостоил меня своего доверия, однако я смекнул, что тут что-нибудь да кроется. Я был умен не по летам и потому, несмотря на догадки, ничем не обнаруживал того ни перед моей госпожой, ни перед молодыми доннами.
Прошло уже четыре недели со дня приезда нашего в Севилью, как однажды донна Эмилия подозвала меня к себе и спросила:
— Педро, можешь ли ты хранить тайну?
— Конечно, — отвечал я, — если только мне за то заплатят.
— И что бы такое могло заставить тебя молчать, плутишка?
— От вас — один только поцелуй, — отвечал я.
Она засмеялась, погрозила мне пальчиком, потом поцеловала меня и сказала, что вслед за вечерним колоколом явится под окном мужчина, и я вручу ему записочку, которую дала она мне. В назначенный час выглянул я за дверь и увидел под окном одного кавалера. Я начал с ним говорить.
— Сеньор! — воскликнул я. — Чего ждете вы от одной хорошенькой особы?
— Записки, душечка! — отвечал он.
— Вот вам она, — сказал я, вынимая ее.
Он всунул мне в руку дублон и скрылся. Золото любил я, но другая плата была для меня еще приятнее. Я положил деньги в карман и вошел в дом. Лишь только успел я войти в приемную, как донна Тереза сказала мне:
— Педро! Я искала тебя. Можешь ли ты хранить тайну?
— Без сомнения, если мне за это заплатят, — отвечал я, как и в первый раз.
— И что может удержать твой язык от болтовни?
— От вас — поцелуй, — отвечал я.
— О, душка! Двадцать раз готова я поцеловать тебя.
И она на деле исполнила свое обещание, ее поцелуи чуть-чуть не задушили меня.
— Внизу дожидается один сеньор записки, которую ты и передашь ему.
Я взял записку, и когда вышел, увидел, в соответствии со словами донны Терезы, одного кавалера.
— Сеньор, — сказал я, — вы ждете письма от одной прекрасной дамы?
— Ты отгадал, дружок, — отвечал он.
Я вручил ему записку, он сжал ее в руке и хотел удалиться.
— Сеньор, — сказал я, — хотя благосклонность моей госпожи не может быть куплена ничем, но все-таки ваша связь не может обойтись без золота. Вам оно необходимо, а так как вы бедны, то вот вам один золотой. — И я протянул к нему руку с дублоном, который получил от другого кавалера.
— О, маленький хитрец, — сказал он, — ты мстишь мне за мою недогадливость. На, возьми!
И он всунул мне в руку четверть дублона и поспешно удалился. Я вернулся домой и отправился в комнату донны Изабеллы, которая сидела там одна.
— Педро, поди сюда! — сказала она. — Ты знаешь, как добра была я всегда к тебе и с каким старанием воспитала тебя. Скажи мне, можешь ли ты хранить тайну?
— Вашу тайну — без сомнения, — отвечал я. — Это Долг мой.
— Ты — доброе дитя. Слушай же. Мне кажется, что некоторые кавалеры, которым случилось видеть в Мадриде моих племянниц, последовали за ними и сюда; ты должен разведать, справедливы ли мои подозрения.Понимаешь ли?
— О, совершенно! — отвечал я.
— Хорошо. Так смотри же наблюдай, а вот тебе два реала на гостинцы.
Таким образом вдруг поступил я в действительное звание пажа. Два реала положил я в кошелек к золоту и решился, как вы легко себе представите, оказывать услуги сообразно с вознаграждением. Однако, как я узнал после, в самом начале моего нового поприща сделал я непростительный промах — я перемешал любовные записки: записку донны Эмилии отдал я дону Флоресу, любовнику донны Терезы, а записку донны Терезы — дону Пересу, обожателю донны Эмилии. Но не лучше ли будет объяснить вам то, что узнал я впоследствии?
Дон Перес, возлюбленный Эмилии, был молодой человек, и должен был, по смерти дяди, у которого он был единственным наследником, вступить во владение обширным имением; между тем как дон Флорес уже обладал большим имением и мог выбирать себе супругу по собственному желанию.
Молодые донны, боясь быть открытыми, писали записки не своим почерком и не подписывали своих имен. Письмо Эмилии было следующего содержания:
«Я нашла вашу записку на известном месте, но тетушка взяла ключ от сада к себе и, как думаю, подозревает нашу связь. К чему вы так настойчивы? Думаю, что любовь ваша, подобно моей, от препятствий не слабеет, напротив, делается еще сильнее. Мне невозможно эту ночь видеться с вами, но паж на нашей стороне, я надеюсь скоро писать к вам».
Письмо Терезы, которое я отдал дону Пересу, было таково: «Не могу долее противиться вашим просьбам видеться со мною. Тетушка заперла сад, но если вы имеете столько смелости, чтобы перелезть садовую стену, то найдете меня в беседке. Но нам не должно говорить друг с другом, потому что слуги беспрестанно проходят мимо дверей, также мы должны быть без огня. Полагаюсь на ваше благородство».
Дон Перес был вне себя от восхищения, что наконец, донна Эмилия согласилась на свидание, а дон Флорес, огорченный слишком скромным поведением своей возлюбленной, отправился домой, про себя упрекая Терезу в кокетстве.
В назначенный час дон Перес имел свидание с мнимой возлюбленной. Обе сестры не скрывали ничего друг от друга, а так как я был их поверенным, то и говорили они при мне без всякой осторожности.
На другой день, когда тетка вышла из комнаты, завязался между ними маленький спор о личных достоинствах их любимцев. Чтобы решить его, они обратились ко мне.
— Педро, — сказала Тереза, — ты решишь наш спор. Который из двух кавалеров лучше?
— Я думаю, — сказал я, — что ваш сеньор лучший из блондинов, которых когда-либо случалось мне видеть, но прекрасные черные глаза кавалера донны Эмилии так же единственны в своем роде.
— Но, Педро, ты их перемешал, — сказала Эмилия. — Дон Перес, блондин, мой обожатель, а брюнет, дон Флорес, любит сестру мою.
Тут-то я заметил свою ошибку при передаче записок. Тереза покраснела. Однако у меня достало ума ответить:
— Точно так, сеньора, вы правы, вижу, что я ошибся. Вскоре затем вошла в комнату тетка, и Тереза, уходя, сделала мне знак следовать за ней. Когда мы были одни, она сказала:
— Скажи мне правду, Педро. Ты перемешал письма, и мое отдал дону Пересу, блондину, — не правда ли?
— Признаюсь, что так, — отвечал я, — потому что брюнету я уже отдал письмо донны Эмилии.
Донна Тереза закрыла лицо руками и залилась слезами.
— Педро, — сказала наконец она — не говори об этом никому, слышишь ли, или ты погубишь меня. Боже, что будет со мной? — воскликнула она.
Донна Тереза была безутешна. Наконец она отерла слезы и после долгого размышления взяла клочок бумаги и написала что-то.
— Педро, — сказала она, — возьми эту записку и вручи ее брюнету, слышишь ли, брюнету?
Тереза читала письмо Эмилии к дону Пересу, которое попало в руки дона Флореса, а потому и написала теперь:
«Вы, может быть, упрекаете меня в излишней строгости за отказ мой увидеться с вами вчера вечером, но я боялась… Не думайте, чтобы я издевалась над вашими чувствами. Ожидаю вас в садовой беседке, в которой в прошедшую ночь уже были без нас… Будьте там в девять часов».
Я отдал записку дону Флоресу.
— Передай донне Терезе, — сказал он, — что я непременно буду. Теперь знаю, отчего вчера она не хотела видеть меня. Дай Бог, чтобы я был так же счастлив, как и дон Перес.
Он дал мне дублон и удалился. Не успел я еще уйти, как наткнулся на дона Переса.
— Ба, это ты, паж! Счастливая встреча! Пойдем ко мне, я дам тебе записку к Эмилии.
Я повиновался, и он подарил мне, как прежде, четверть дублона.