Теперь Джим почувствовал боль от рубцов и мокрое соленое жжение текущей крови.
— Это… — начал он и умолк. Как объяснишь такое? Да пока что ему и не надо этого делать. Главное сейчас — это разобраться, как попали наркотики к нему в комнату. Сукин сын Шервуд определенно приложил к этому руку! Но зачем ему кого–то подставлять? И как он это сделал, если это он?
Мак–Донрах, толстопузый здоровяк средних лет, повел Джима в ванную и поставил его спиной к зеркалу Джим, вывернув шею насколько возможно, осмотрел свою спину На ней было самое малое шесть длинных и глубоких рубцов. Их нанес Орку бич надсмотрщика, но они отпечатались и на спине у Джима. Кровь только–только начала запекаться.
— Я тебя помою, — сказал Мак–Донрах — Только не делай резких движений. Не доверяю я тебе.
— Я ж не сумасшедший, — сказал Джим. — Просто я был погружен, весь ушел туда. Я даже не знал, что делаю. И эти капсулы, Мак, не мои. Кто–то хочет меня подставить.
— Все так говорят.
Мак стер полотенцем кровь, потом обмыл рубцы водой и просушил бумажными салфетками. Потом еще протер раны спиртом. Джим стиснул зубы, но не издал ни звука.
— Тебе надо будет сходить в травматологию, там обработают как следует, — сказал Мак–Донрах с ухмылкой, точно ему доставляло удовольствие делать Джиму больно. — Но, думаю, теперь инфекция тебе не грозит. Надевай халат и шлепанцы.
— Ладно. Но я эти капсулы не покупал и не приносил их сюда. Честное слово.
— Ишь, невинная овечка! В твоем возрасте невинных уже не бывает.
— Философ хренов! — прорычал Джим.
Красный туман, окутавший Орка, теперь окружал его. Еще недавно Джиму казалось, что он сумеет сохранить хладнокровие и действовать мудро и осторожно. Но последняя реплика Мак–Донраха послужила запалом для ярости, которую Орк–Джим всегда носил в себе, точно очаг воспаления. А если прибавить к этому несправедливое обвинение в употреблении наркотиков… Джим просто вскипел.
Он сам не знал, что сделал с Мак–Донрахом. Возможно, это вообще был не он, а Орк. Как бы там ни было, он воспользовался боевыми навыками Орка. Мак–Донрах лежал лицом вверх на зеленом в белую клетку кафельном полу, теперь покрытом красными пятнами. Он был без сознания, и из уха у него текла кровь.
Джим завопил благим матом и бросился вон из ванной. Крэнам огрел его дубинкой по голове — и наступила тьма.
Когда Джим пришел в себя, он лежал навзничь на столе в травматологии, на первом этаже больницы. Спина болела, но голова болела еще сильнее. Доктор Порсена, в клетчатой шерстяной рубашке и джинсах, разговаривал с дежурным интерном. На пороге стояли двое полицейских в форме. Через несколько минут к ним присоединилась сотрудница в штатском. Она поговорила с полисменами и стала вполголоса совещаться с доктором Порсеной.
Джим перевернулся на бок, чтобы быть лицом к ним. Когда доктор и сотрудница полиции закончили разговор, во время которого оба усиленно махали руками и качали головами, Порсена подошел к Джиму.
— Ну, как ты?
— Эксцельсиор! — сказал Джим. — И я не имею в виду набивку для диванов.
Порсена слегка улыбнулся:
— Все выше и выше! Мне нет нужды говорить, что ты заварил нешуточную кашу. Но думаю, мы разберемся, и не только ради того, чтобы облегчить тебе жизнь. Повернись–ка. Я хочу посмотреть на твою спину.
Джим подчинился. Порсена присвистнул.
— Откуда это? Не мог же ты сам это сделать!
— Как посмотреть. Это рубцы Орка. Он получил их от погонщика рабов, за то, что вел себя дерзко.
— У тебя уже бывали стигматы, Джим.
Джим, жалея, что не видит лица Порсены, сказал:
— Да, но тогда были только кровотечения, доктор. Ран не было. Мышцы оставались целыми — кровь проступала откуда–то из–под кожи. А это настоящие рубцы, глубокие. И болят. Никакие они не психогенные, как вы, эскулапы, выражаетесь. Вы ведь не хотите обесценить мои приключения?
— Поговорим об этом позже. Надо еще разобраться в деле с наркотиками.
Как я понял, ты утверждаешь, что их тебе подбросили. На ночь тебя оставят здесь для наблюдения — возможно, у тебя контузия. А я пока попробую выяснить, что произошло. Спокойной ночи, Джим.
На следующий день Джим вернулся к себе. Его рубцы прикрыли марлей, приклеив ее по краям, и они болели гораздо меньше, чем он ожидал. Кажется, он, тьфу–тьфу, обрел способность Орка быстро заживлять раны. Маловероятно, конечно, но всякое бывает.
Джим провел собственное расследование, хотя ему теперь разрешали выходить из комнаты только в столовую и на групповую терапию. Торазин <Препарат из группы нейролептиков. (Примеч. ред.)>, прописанный доктором Порсеной, делал Джима чересчур послушным и путал все в голове. Несмотря на это, Джим без труда вычислил, что произошло здесь, пока он пребывал в мирах властителей (или в трансе, как полагали все остальные).
Поставщиком Шервуда был санитар Нейт Роджерс. Все пациенты об этом знали, но их «кодекс чести» запрещал информировать докторов на этот счет.
Джим только раз видел, как Роджерс передавал Шервуду наркотики, но и этого хватит. Наверное, прошлой ночью неожиданный обыск застал Роджерса врасплох — и он в панике спрятал свой товар у Джима в комнате. Обитателя комнаты можно было не опасаться — Джим в буквальном смысле ушел в мир иной. А возможно, это сделал и Шервуд, чтобы навредить Джиму.
Чего там долго раздумывать. Перейдем к делу, возьмем быка за рога.
Так поступил бы Орк — значит, и Джим Гримсон так поступит. Время ленча еще не наступило. Джим шел по коридору, здороваясь с немногими встречными пациентами. Ни медбратья, ни санитары, которые могли бы прогнать его обратно к себе в комнату, ему не попадались. Нейт Роджерс, мужик лет под сорок, высокий и мускулистый, но при этом полный урод, стоял, прислонившись к двери бельевой. В руке он вертел сигарету, точно раздумывая, выкурить ее здесь или в предназначенном для этого месте. Увидев Джима, он улыбнулся.
— Как делишки у мальчишки?
— Хреново, сволочь ты поганая!
С этими словами Джим сгреб Роджерса в охапку, развернул его и втолкнул в дверь. Тот споткнулся и чуть не упал. Джим включил свет. Санитар, налетев на дальнюю стенку, обернулся, красный и обозленный.
— Какого черта, ты, засранец?
Джим объяснил ему, какого — Роджерс должен был бы и сам догадаться.
— Скажи Порсене, что ты сделал, или я буду бить тебя, пока не скажешь.
— Чего? Спятил ты, что ли? Да что я спрашиваю — вы ж все тут чокнутые.
— Вот–вот. Отвернешься, а мы тебе раз — и горло перережем. Мы… или я один. Так идешь ты со мной к Порсене или нет?
— Блин, да что ты знаешь, чего у тебя на меня есть? Ничего! Отвали, сопляк, а то по стенке размажу!
— Твои избитые фразы уморят меня раньше.
— Чего? Чего?
— Слушай. Хочешь верь, хочешь нет, но я знаю, как убить тебя за две секунды вот этими голыми руками.
— Врешь! — ухмыльнулся Роджерс. — Хоть ты и знал бы, все равно бы не стал! Хочешь в тюрягу сесть до конца жизни?
— Я видел, как ты давал Шервуду наркотики. И другие ребята видели.
Если они поймут, что меня подставили, они забудут о своем дурацком заговоре молчания. И все расскажут.
— Ага, разбежались! Думаешь, в их интересах, чтобы поставки прекратились?
— Нелегальные наркотики у Шервуда мало кто покупает. Они останутся в меньшинстве. Ну так как? Даю тебе пять секунд. Раз, два, три, четыре, пять!
Роджерс, махая кулаками, кинулся на Джима и в следующий миг растянулся на спине с остекленевшими глазами и открытым ртом. Джим подождал, пока Роджерс не пришел в себя.
— Это я просто двинул тебя в челюсть. И здорово ушиб себе руку. В другой раз я пну тебя в живот или воткну три пальца тебе под сердце и буду давить его, пока не остановится. Мне неохота это делать, Роджерс. А вообще–то нет — это даже приятно.
Джим лгал. Ему только сейчас пришло в голову, что лучше было бы придумать какую–нибудь хитрость, чтобы заставить Роджерса сознаться, а не прибегать к насилию. Может, Орк выбрал бы такой путь? Может, он, Джим, все–таки поступает неправильно и себе же делает хуже?
Ну, теперь уж поздно. Курс взят, и обратного пути нет.