Такой формы Кикаха раньше не встречал. Похоже, он по–прежнему был на Земле–2, хотя и в районе, удаленном от «Лос–Анджелеса».
Здание, к которому гнали пленника, напоминало по форме луковицу и было украшено с фасада фигурами змей и чертей, сплетенных то ли в схватке, то ли в соитии.
Кикаху провели между двумя взводами стражи через просторное фойе и велели остановиться у двери лифта. Но дверь не открылась. Перед ней появились мерцающие врата, и пленник вместе с одним взводом стражников шагнули сквозь пелену в просторную кабину лифта. Такой кабины — с раковиной, полотенцами, стульчаком, вращающейся сушилкой, душем, дренажными дырочками в полу и креслом с одеялами — Кикаха еще не видел. Кабина поднялась на несколько этажей.
Но когда она остановилась, дверь не скользнула, как ожидал Кикаха, в сторону. Кабина развернулась и быстро помчалась дальше в горизонтальной плоскости.
Наконец она опять остановилась. Взвод промаршировал сквозь замерцавшие в дверном проеме врата. Как только последний солдат вышел из кабины, врата исчезли.
Стало быть, кабина была одновременно и камерой. Примерно через час в стене открылось маленькое окошко. Из ниши выдвинулась полка с едой. «О'кей, — подумал Кикаха. — Мне уже и раньше подавали обед таким вот макаром. И в камеры, откуда невозможно сбежать, приходилось попадать, причем не раз».
Кикаха не ел уже несколько часов. И хотя от удара по голове он почти оправился, но чувствовал себя паршиво. В основном из–за того, что Анана не узнала его — и, возможно, никогда не узнает.
Увидев ее в ангаре, Кикаха отметил, что она выглядит значительно моложе. Как будто, хотя он и не замечал этого прежде, каждый век из прожитых Ананой тысячелетий накладывал на ее лицо микроскопически тонкую маску. Ему–то она всегда казалась молодой. Но теперь, когда ей стерли память до самого восемнадцатилетия, разница бросалась в глаза. Анана точно сбросила с плеч бремя столетий — незримое, но тяжкое бремя. К ней вернулась давно утраченная невинность. И лишь Кикаха, знавший ее так хорошо, мог это заметить.
На стене кабины высветился квадрат — померцал, помигал, и на нем появилось изображение. Кикаха увидел Рыжего Орка, сидящего обнаженным в кресле возле стола. За спиной тоана у стены стояла громадная кровать.
Властитель поднял хрустальный кубок, наполненный красным вином, и сказал:
— Последний тост в твою честь, Кикаха. Охота за тобой была увлекательной и занятной. Честно говоря, порою ты меня раздражал. Зато и гоняться за тобой было интереснее, чем за другими. Поэтому я пью за тебя, моя увертливая, но наконец попавшаяся в плен добыча! — Отхлебнув глоток и поставив кубок, тоан, довольный собою, откинулся на спинку кресла. — Тебе удалось сделать то, что мне оказалось не под силу, несмотря на упорные попытки: ты нашел дорогу в мир Зазеля. Правда, повезло тебе в значительной степени благодаря тому, что я был уже близок к решению проблемы. Ты просто взглянул на нее свежим глазом. И тем не менее я благодарен тебе, а чувство благодарности мне приходилось испытывать крайне редко. Тебе же я должен быть благодарен вдвойне.
Тоан протянул руку в сторону к чему–то за краем экрана. Вновь появившись в поле зрения Кикахи, рука сжимала устройство для поиска врат.
— Я безмерно благодарен тебе за подарок, хотя ты не очень–то жаждал мне его вручить. Так что еще раз большое спасибо.
— И это ты называешь благодарностью?
— Я же не убил тебя, верно? — Тоан глотнул еще вина и продолжил: — Я не знаю, что стряслось с моим сыночком, то бишь клоном, которого я послал за тобой на Пещерную планету. Подозреваю, что ты его убил. Ты расскажешь мне в подробностях, как это случилось.
Отказать тоану в такой просьбе было бы бессмысленно и даже глупо. Рыжий Орк все равно выбил бы из него правду, подвергнув немыслимым мучениям. Кикаха нехотя рассказал о том, как он добрался до планеты и что было дальше, не упоминая только о Клифтоне и Хруузе.
Рыжий Орк не выглядел ни злым, ни разочарованным.
— В общем, я верю твоей истории, — сказал он, — но все равно дождусь подтверждения от моего сыночка Авессалоса, когда он вернется. Впрочем, вернется он или нет, я в любом случае доберусь до планеты Зазеля. И, без сомнения, сумею ее оживить, хотя это потребует времени.
— Времени, которого у тебя нет. Манату Ворсион в конце концов нарушила свое уединение. Отныне ты обрел в ее лице могучего врага.
— Я все равно собирался напасть на нее рано или поздно.
– «Атака раньше времени все равно что конь без стремени», — процитировал Кикаха древнюю тоанскую пословицу.
— Как говаривала Элиниттрия Серебряные Стрелы, «старые поговорки всегда стары, но не всегда верны».
Кикаха уселся в единственное кресло и ухмыльнулся:
— Давай–ка бросим обмен цитатами. Лучше расскажи мне, как ты собираешься расправиться с Манату Ворсион. В конце концов, теперь я уже не смогу ее предупредить. А потом, если тебя не затруднит, обрисуй мою дальнейшую судьбу. Я хотел бы к ней подготовиться.
— Вторую просьбу я уважу, хотя и отчасти, — отозвался Рыжий Орк. — Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. — Тоан встал и позвал: — Анана! — После чего добавил, обернувшись к пленнику: — Отныне ты сможешь видеть и слышать все, что происходит в этой комнате. Но передача из твоей камеры будет блокирована.
Через минуту в комнату вошла Анана — обнаженная, как и сам тоан. Подойдя к Рыжему Орку, она обняла его и страстно поцеловала. Тоан подвел ее к кровати.
— Нет! Нет! — взревел Кикаха, треснув кулаком по экрану. Костяшки пальцев разбились в кровь, но Кикаха даже не почувствовал боли. Схватив кресло, он принялся дубасить им по экрану. Ни креслу, ни экрану это не причинило вреда. Тогда Кикаха обмотал голову одеялом и заткнул уши пальцами. Громкость звука тут же увеличилась, и Кикахе было по–прежнему слышно все, что творится в комнате.
Он кричал, стараясь заглушить звуки, пока окончательно не охрип.
Наконец звуки стихли. Кикаха сорвал с головы одеяло и взглянул на экран. Тот был пуст и нем. Кикаха с облегчением перевел дух, хотя в мозгу продолжали звенеть голоса, а перед глазами плыли мысленные образы.
Экран внезапно осветился, замерцал и снова ожил. Это было воспроизведение записи. Рыжий Орк явно намеревался крутить ее снова и снова, пока Кикаха не впадет от ярости в буйное или тихое помешательство.
Кикаха сжал зубы, придвинул кресло к стене и с каменным лицом уставился на экран. Он не был уверен, что сумеет вспомнить те приемы умственного отстранения, которым его научили давным–давно, когда он жил среди племени хроваков — медвежьего народа — в Америндии и упражнялся в психологических процедурах под руководством шамана. Много лет прошло с тех пор, но, как выяснилось, навыки не забылись, как не забывается умение плавать. Упражнения навек отпечатались в сознании и нервных клетках Кикахи.
Теперь главное было как следует сосредоточиться. Это оказалось нелегко. Семь попыток окончились неудачей. Тогда Кикаха сконцентрировал внимание на экране и не отрывал от него взгляда несколько часов. Если Рыжий Орк наблюдал за ним — в чем у Кикахи не было сомнений, — реакция пленника наверняка изумила его.
Просмотр фильма измучил Кикаху до изнеможения. По щекам его катились слезы; грудь точно наполнилась кипящим свинцом. Но Кикаха не отрывал от экрана глаз. Через какое–то время боль начала стихать. Потом ему сделалось скучно. Он сумел абстрагироваться и воспринимал происходящее на экране как обыкновенную порнографическую картину с незнакомыми актерами. Раздражало только, что один и тот же фильм крутили и крутили без конца.
Теперь он готов был начать внутренний ритуал. И на сей раз попытка увенчалась успехом. Экран внезапно исчез. Хотя на самом деле он по–прежнему светился на стене, Кикаха не видел его и не слышал звуков. Он отключил свое сознание.
«Старый мудрый знахарь Абсакосо! — думал он. — Я так тебе обязан!» Но отплатить добром старику, увы, уже не удастся: и знахаря, и все его племя истребил один из врагов Кикахи. Кикаха покарал убийцу, однако местью медвежий народ не воскресишь.