«Мои продолжительные беседы с Котовым, — поясняет Познышев, — а также наблюдения за его поведением на суде и внимательное изучение деталей его поступков, убедили меня в том, что он прекрасно владеет собой, безусловно не глуп, быстро ориентируется в обстановке, в которой находится, и в людях, с которыми ему приходится говорить, имеет недурную память, что отчасти подтвердили и произведенные мною эксперименты, вполне обладает способностью быстро сосредоточивать и переводить свое внимание, очень сдержан и скуп на слова, лишен той развязности и неприкрытой бьющей ключом чувственности, которая так часто встречается у профессиональных убийц. Культ чувственных удовольствий был у него скрыт под видимой сдержанностью, да и круг этих удовольствий не отличался большим разнообразием. Ему хотелось, конечно, сытно и в довольстве жить, ради чего он и совершал свои кровавые преступления, однако особой наклонности к широким кутежам с бахвальством и угощением массы приятелей, с шумным пьяным разгулом в притоне у него не отмечалось. Он любил выпить и вкусно поесть, но только у себя дома и не до безобразного состояния. Он не любил ходить по гостям, да и у себя гостей принимать был не охотник. Ему нравилось быть дома, поскольку позволяли «дела». С удовольствием жил бы на одном месте, но «положение мое, — говорил он, — было перекидное». Поторговав днем на рынке награбленным добром, он любил вечером попить у себя дома чайку, пойти с Винокуровой в кинематограф и тому подобные сравнительно невинные развлечения — особенно любимых развлечений у него не было. Про себя он говорил: «я не скучный, не мрачный, а так — средний». Этим он хотел сказать, что не склонен к тяжелым душевным переживаниям и шумным удовольствиям и смеху, ему было достаточно сдержанного удовлетворения своих чувственных потребностей. Состояние духа у него обыкновенно бывало ровным, спокойным. На вопрос, как он вообще себя чувствовал прежде и теперь, отвечал, что чувствовал и чувствует себя хорошо, лишь иногда испытывает не то грусть, не то скуку, но это — мимолетные состояния, не омрачавшие надолго его существования. Никаких тревожных или кошмарных снов он, по его словам, никогда не видел. На вопрос, не жалко ли убитых, отвечал что жалости не испытывал и не раскаивался; «ведь то было бы бесполезно», — добавил он.
Половые наслаждения его, по-видимому, особенно не прельщали. Семейная жизнь его не удалась. Он давно оставил жену, на которой еще юношей женился в деревне, и потерял ее из виду; дочь осталась с матерью. В дальнейшей жизни у него возникали лишь мимолетные связи с женщинами, продолжительных сожительств не было. Любви ни к одной из женщин он не испытывал. Следы некоторого чувства у него можно было заметить лишь в отношении Винокуровой — какая-то привязанность, несильная и неяркая, у него к ней была. Об этом говорят его некоторые заботы о ней и в прежней их жизни, и в заключении. Нежен с ней — и по его словам, и по ее сообщению, — он не был, но и грубо не обращался. На вопрос, бил ли он ее, ответил: «Нет, она и так подчинялась». И, по-видимому, эту покорность ее он прежде всего и ценил. На вопрос, могла ли она не подчиняться, он сдержанно, но строго ответил: «Должна подчиняться». И из тона этого ответа, и из общего впечатления, им производимого, ясно, что не подчиняться такому человеку Серафима не могла».
Котов — типичный некрофил, убийства не причиняли ему никаких неудобств, он вел себя спокойно и уравновешенно как во время, так и после совершения жесточайших преступлений. Он их совершал так, как будто бы занимался каким-нибудь ремеслом, и страшен именно по этой причине. Хотя элементы садизма в его действиях есть, он все-таки не только садист, поскольку не любовался содеянным, оставаясь таким же уравновешенным и спокойным, как и но вечерам, когда попивал чаек. Однако у нас и за рубежом некоторые люди выступают за отмену смертной казни. И это тогда, когда на свете есть котовы, когда есть мерзавцы, убившие детей в станице Кущевская Краснодарского края в 2010 г. Очень опасно, что есть и такие с позволения сказать «гуманисты», которые и пожизненное лишение свободы считают чрезмерно суровым.