Что бы ни менялось, одно в нем остается неизменным — острый ум. Для журналистов просто подарок: достаточно прийти и включить кассетник, а остальное Уэйтс сделает сам. Он говорит с лету, как ковбой стреляет от бедра: пулеметная очередь намеков, остроумия и скрытых цитат. Пока иные звезды с трудом ищут ответ на глобальный вопрос «Какой ваш любимый цвет?», Уэйтс блещет остроумием («я настолько беден, что не могу отплатить вам даже вниманием») и эрудицией («ежедневно с неба на нас сыпется 43 миллиона тонн метеоритной пыли»).
Уэйтс — неистощимый источник цитат. «Была бы у меня хорошая цитата, я бы носил ее на себе», — сказал однажды Боб Дилан. Свою цитату Уэйтс носит на себе всегда — с достоинством и без почтения ко времени: «Я не расхожее словечко, я сам себе легенда».
* * *
Песни просто лились из него: ломаные истории и мутноглазые баллады, населенные вечными неудачниками, бродягами и неисцелимыми романтиками. Затем ему стало скучно... Роли в кино и сценические либретто, растущая семья, другие заботы отвлекли его. Но Уэйтс оказался прикован к своему собственному прошлому, прошлому, которое прилепилось к нему, как банный лист.
Он неустанно выдавал альбом за альбомом, а в интервью с ним жевали старую жвачку: джаз, алкоголь, Керуак... Уэйтс знал, что пора двигаться вперед, и большую часть 90-х провел затворником. На все более и более редкие концерты фаны слетались со всей планеты. В их числе появились U2 и The Pogues; в любви к Уэйтсу стали признаваться, пусть с опозданием, и звезды первого ряда — от Джонни Деппа до Джерри Холл.
В течение почти всей своей карьеры от серьезных интервью Уэйтс отказывался. Он никогда не давал согласия на свою биографию. И сам до сих пор не проявил ни малейшего намерения описать свою жизнь. Когда я стал первым его биографом — еще в те времена, когда Рональд Рейган только осваивался в Белом доме, — мне казалось, что Уэйтс должен быть польщен. Биографии рок-музыкантов были тогда делом нечастым: Элвис, Beatles, Дилан и, пожалуй, все.
Но даже напечатанная биография — признак попадания в пантеон гигантов — не поколебала затворничества Уэйтса. Я так и не дождался ни его хриплого голоса на моем автоответчике: «Нормально свалял», ни короткой почеркушки с одним словом: «Спасибо». Уже много позже кто-то пересказал мне эпизод во время одного из многочисленных судебных разбирательств — тогда Уэйтсу нужно было подтвердить свой статус всемирно известного певца, подражание голосу которого в коммерческой рекламе наносит ему ущерб. «Все это замечательно, мистер Уэйтс, — сурово глядя на него, сказал судья. — Но как мы можем удостовериться в справедливости ваших слов? Суду ваше имя неизвестно!» «Ага!» — воскликнул Уэйтс и торжествующе извлек на свет мою книгу — как вещественное доказательство справедливости обвинения.
За эти годы телефоны сжались, а телеэкраны выросли, фильмы надулись спецэффектами и стали трехмерными, музыка превратилась в цифровую и скучную, а старина Том так же катится по своей жизни. Аудитория его выросла, и щеголять его именем стало модно. В 2004 году, на его первом лондонском концерте за 17 лет («Да знаю я, знаю...» — бурчал он, выходя на сцену), билеты ценой в 65 фунтов продавались у спекулянтов за 900.
Эта книга — портрет Тома Уэйтса глазами европейца. Он — воплощение всего того, чем по эту сторону Атлантики нас очаровывает Америка: коктейль, смешанный Эдвардом Хоппером и Стейнбеком, снятый на пленку Копполой и пропитанный Керуаком... Музыка — абстракция Синатры с туманным взглядом, с изрядной примесью Дилана, Хаулин Вульфа, Этель Мерман и Джеймса Брауна. На европейское ухо ранние альбомы Уэйтса — воплощение американской мечты, с гарниром из картошки-фри и молочным коктейлем. Он открыл нам огромные просторы Америки с ее мрачными расщелинами и затхлыми дырами. Он сделал это ловкой рукой поэта с сарказмом водевильного шута.
Потом Уэйтс бежал и, как Человек-слон или персонажи фильмов Тода Броунинга (Американский режиссер 30-х годов, постановщик культовых фильмов «Дракула» и «Уродцы».), присоединился к ярмарочному карнавалу. Шпрехшталмейстер с мегафоном поволок свои песни в цирк, загнав прошлое в вольер, как укротитель львов — своих подопечных.
Но все это время, в какую бы личину Уэйтс ни рядился, он сохранял занимательность. Когда большинство рок-звезд измерялись по шкале унылой претенциозности, он продолжал забавлять. В авторской аннотации к альбому Yes 1973 года «Tales From Topographic Oceans» Джон Андерсон (Вокалист и автор текстов группы.) сумным видом писал: «Перелистывая „Автобиографию йога" Парамханса Йоганада, я наткнулся на с. 83 на длинное примечание...» Мне нравится это «перелистывая...». Можно вспомнить уже слегка затасканное, но от того не менее остроумное определение Фрэнка Заппы: «Рок-журналистика — это когда люди, не умеющие писать, говорят с людьми, не умеющими говорить, и пишут для тех, кто не умеет читать». Так вот, Уэйтс в интервью скорее преподает уроки водевиля: «Get the puck outta here!» («Сшайбывай отсюда!»).