Логика в его словах была, но в результате, как и Rolling Stones в 1967 году, он стал проводить больше времени в судах, чем в студии. «У меня четкая и последовательная позиция против использования моих песен и моего голоса в рекламе, и я не намерен в этом вопросе уступать. Они нанимают имитаторов и получают благодаря этому прибыль. Я теряю время, деньги и доброе имя. Это болезненно и унизительно. Реклама — неестественное и незаконное присвоение моего труда… Как будто к лицу мне пристегнули коровье вымя. Болезненно и унизительно».
Распаляясь все больше и больше, Уэйтс продолжал в интервью «Uncut»: «В нашей культуре чуть ли не высшая форма признания артиста — использование его имени или работы в рекламе. В идеале надо красоваться в обнаженном виде на капоте автомобиля. Я неоднократно и решительно отказывался принимать для себя эту сомнительную честь. Без моего ведома и в мое отсутствие ее принял мой двойник в Германии. Если суд не может заставить меня быть активным на радио, то я прошу сделать меня радиоактивным для рекламных компаний».
Дэвид Хепуорт привел в журнале «The Word» слова представителя рекламной компании, которая предложила Уэйтсу участвовать в рекламе колы: «Никогда в жизни я не слышал столь мгновенного отказа!» В мире, в котором корпорации обладают огромной властью и где нет другого бизнеса, кроме БОЛЬШОГО бизнеса, твердая решимость Уэйтса не принимать участия в этой игре достойна восхищения. Композитор Гэвин Брайерс вспоминает слова, которые сказал ему Уэйтс по окончании их совместной работы: «Он мне говорит: «Если какой-нибудь подонок придумает вино под названием «Кровь Иисуса», ни в коем случае не давай им свою музыку для рекламы». Никто мне этого, правда, не предлагал. Но я бы и не согласился».
В начале 2006 года стало известно, что суд в Испании обязал «Фольксваген-Ауди» выплатить Уэйтсу «несколько тысяч евро» компенсации. В постановлении суда говорилось, что автомобильная компания нарушила авторские права артиста, наняв имитатора и изменив текст уэйтсовской песни «Innocent When You Dream» в рекламе своей продукции. Это было эпохальное решение в истории испанской юриспруденции: впервые суд поддержал моральное право артиста в деле об авторских правах.
«Теперь смысл песни дойдет до них гораздо лучше, — комментировал решение суда Уэйтс. — Песня называется не «Innocent When You Scheme» («Невинен, когда мухлюешь»), она называется «Innocent When You Dream» («Невинен, когда мечтаешь»)». Борьба, однако, продолжается, и в то время, когда я пишу эти строки, Уэйтс добился в суде в Германии удовлетворения своего иска против «Adam Opel AG» и их рекламного агентства.
И дело тут не только в деньгах. Уэйтс испытывает глубокое уважение к собственным моральным правам и справедливо рассчитывает на такое же уважение со стороны других. На сегодняшний день он заработал достаточно, чтобы дать образование своим детям и чтобы у него до конца жизни хватало средств на корм для собак, ботинки и книги о курьезах.
Деньги поступают регулярно, в том числе и от успешных альбомов с записью саундтреков к фильмам. В частности, место для уэйтсовских песен нашлось в фильме с прекрасным названием «Чем заняться мертвецу в Денвере» (композиция «Jockey Full Of Bourbon»), а также в «Идеальном шторме» («The Heart Of Saturday Night»), «Бойцовском клубе» («Goin' Out West») и — что особо удивительно — в молодежной романтической комедии «Принц и я» («I Норе That I Don't Fall In Love With You»). Даже в «Шрек-2» попала уэйтсовская «А Little Drop Of Poison». Только деньги, полученные от этого фильма, плюс от выпущенных впоследствии CD и DVD, должны были обеспечить ему финансовую стабильность на некоторое время.
Избавившись от финансовых трудностей, Уэйтс получил возможность заняться тем, что ему на самом деле по душе. Он дал свою песню («Picture In A Frame») в изданный в 2004 году альбом Вилли Нельсона «It Always Will Be» и принял участие в записи альбома группы Eels «Blinking Lights And Other Revelations». Марк Эверетт (который также известен под именем Е и который, собственно, и является Eels) очень хотел привлечь к записи своего героя: «Быть может, я тоже смогу состариться с такой же грациозностью, как Том Уэйтс. Он один из немногих, кто никогда не потеряет класс… Ему не грозит проблема Мика Джаггера, который после определенного возраста стал выглядеть немного глупо».
В интервью Эндрю Харрисону из журнала «The Word» Е объяснил, что когда он пригласил Уэйтса поучаствовать в записи песни «Going Fetal», то попросил музыканта «рухнуть на пол под давлением жизни и свернуться, будто возвращаешься в утробу матери». На что Уэйтс с присущей ему невозмутимостью ответил: «Я всегда хотел сделать танцевальный номер». Е имел в виду инструментальное соло, но когда Уэйтс вернул пленку, то на ней он визжал, как недовольный жизнью младенец. «И тогда я понял, что это именно то, чего мне следовало ожидать, и именно то, что мне было нужно. Я представил себе, как в «American Bandstand»[302] Том выходит на край сцены, падает на колени и вопит: «Уааааа!» Ну и решил добавить визжащие женские голоса. Так и не понятно, визжат они от ужаса или от восторга». Звучит прямо как описание жизни Уэйтса…
Хотя на самом деле визжащие девушки для нашего героя были не главной проблемой, как он сам обезоруживающе признавался еще в 70-е годы: «Никогда не встречал человека, который сумел бы охмурить девушку тем, что у него есть альбом Тома Уэйтса. У меня есть все три, а толку-то что?»
Качели восторга и ужаса, извечное раздвоение «меридиана Джерри Ли Льюиса»[303] всегда составляли неотъемлемую часть непреходящей притягательности Тома Уэйтса. Даже и сегодня счастливый семьянин и отец троих детей не может до конца уйти от своего имиджа: многие по сей день убеждены, что фигура на сцене — реальный пьянчуга, который питается исключительно виски.
Но с другой стороны, публика, в особенности публика рокерская, с упоением переносит собственные несбывшиеся мечты о разгульной жизни на своих кумиров. Со смешанным ощущением зависти и злорадства она поглощает бесчисленные истории о безудержном употреблении наркотиков и разгроме гостиничных номеров. С затаенным восторгом и вожделением представляет себе толпы групи-обожателей, оргии и всяческий разврат. Ведь на самом деле жизнь банковского клерка или государственного служащего далека от гламурного блеска, и единственный способ приблизиться к нему — прижаться носом к чужому окну.
За многие годы Уэйтс тщательно взлелеял свое альтер-эго. Поначалу он был просто пьяница, неуверенным шагом вылезающий на белый свет из картины Эдварда Хоппера, начитавшийся словарей и помешанный на Керуаке. Смеющийся безумец[304], который размахивал бутылкой виски «Бушмиллс» и дергал ваши сердечные струны. Он влезал прямо в душу, а когда уходил, в ней все равно оставались шрамы. Отчасти ученый дурак, отчасти просто старомодный дурак — на нем огромными буквами было написано «битник», и в то же время он казался чувствительной душой, которую швырнуло на дно жизни.
Уэйтс сам говорил об этой дилемме в интервью Мику Брауну: «Большинство из нас считают художника существом безответственным, не способным самого себя контролировать. Нам кажется, что если он спустится в преисподнюю и притащит оттуда что-то для нас, то нам самим этот путь проделывать уже не придется. Сходи-ка, парень, в ад и принеси нам куриное рагу из китайского ресторана… Но ведь от судьбы не уйдешь — человек предполагает, а Бог располагает…»
Глава 40
В шоу-бизнесе, главными составляющими которого являются культ знаменитости и таблоидная сенсационность, а главными движущими силами — избитые и банальные штампы, Том Уэйтс выделяется своей дерзкой индивидуальностью. А в мире, переполненном безликой механистической музыкой, его песни несут в себе отчетливые изъяны и редкую красоту творения настоящего мастера.
303
Говоря об этом пионере классического рок-н-ролла, Уэйтс как-то сказал: «Я все время пытаюсь найти меридиан Джерри Ли Льюиса — где-то между объятиями Иисуса и шелковыми простынями Далилы».