Алла не удержалась и, склонившись к водителю, почти уткнулась носом в его на удивление гладко выбритую шею. Она с самой юности всеми фибрами души любила этот аромат, и на прошлый Новый Год, когда делала подарки своим работникам, не стала дарить Вадюне сертификат, а купила большой флакон «Фаренгейта» в смутной надежде, что тот будет им пользоваться, чтобы доставить ей удовольствие. Но он, благосклонно приняв подарок в догонку к злосчастной косухе, продолжал пользоваться каким-то своим дезодорантом, совершенно игнорируя намек. И вдруг…
- Так это… из-за него у вас произошла ссора? – догадалась Алла.
Вадим скривился, пожимая плечами. Видно было, что ему совершенно не охота обсуждать
- Нет, - ответил он, - у нас произошла переоценка ценностей. Но зачем тебе это знать?
- Незачем, - быстро ответила Алла, хоть и изнывала от злорадного любопытства.
Когда Вадим выехал на Байкальский тракт, Алла стянула сапоги и закинула неожиданно точеные ноги в тонких чулках на приборную панель. Из динамиков звучала уносящая в молодость старая песня Металлики «Unforgiven Two». Пробивающийся в приспущенное окно воздух раздувал загустевшие и порусевшие волосы, а Вадим, обычно следящий исключительно за дорогой, то и дело кидал на Аллу многозначительный зеленоглазый взгляд из-под густых черных бровей.
Чудеса продолжились и в Листвянке, где Алла, прежде чем выйти из машины, привычно достала кошелек и протянула Вадиму карточку.
- Не дури, - ответил он, - это ведь я тебя пригласил.
Уютный крошечный ресторан на первом этаже гостиницы, освещенный лишь свечами, с великолепной кухней, где Дюня, разомлев от выпитого коньяка, внезапно передвинул к ней вплотную свой стул и стал что-то неразборчиво и страстно шептать на ухо, сжимая ее колено под столом теплой сильной ладонью.
А потом они оказались в уютном номере «для новобрачных». Взращенное годами самосознание собственной неполноценности растворилось в его неподвижном взгляде, и Алла откинулась на белоснежные простыни, без хихиканий и смущения позволяя ему стягивать с нее и чулки, и «стальное» платье, и явно уже большой ей бюстгальтер. А потом был только аромат «Фаренгейта», приглушенно звучащая из неведомой дали музыка, и невероятное, неземное наслаждение, от которого Алла выгибалась дугой и что-то бессвязно бормотала и вскрикивала.
…
- А, это ты…, - Алла, всклокоченная и заспанная, сняла цепочку с двери и запустила подругу в квартиру.
Вагина повела по воздуху острым длинным носом, угадывая в стерильной холостяцкой берлоге, несвойственные ей прежде запахи мужчины и секса.
- Я за куклой, - сказала она, часто мигая, - можно войти?
Алла нехотя посторонилась, пропуская подругу. Ее нелепая одержимость куклой казалась жалкой и смешной на фоне ее собственных жизненных перемен. Олька, все в том же нелепом старушечьем байковом халате, просеменила по коридору и заглянула в спальню, где из-под скомканных простыней торчала черная кудрявая макушка и крепкое плечо.
- Далась тебе эта кукла, - произнесла Алла, зевая и поправляя на плече съехавшую бретельку, - Ты же вроде как отказалась от нее.
- Я в командировке была.
- Ну, да… конечно, - отмахнулась Алла и, приглашающими жестами проводив подругу в кабинет, кивнула на книжный стеллаж, где все это время сидела кукла.
- Сколько я тебе должна? – дрожа от нетерпения спросила подруга.
Коммерсант в душе Аллы на мгновенье поднял голову, но тут же со вздохом опустил. Что с дурочки взять. Тащит на себе с десяток контор, чтобы не подохнуть с голоду, а те пятьдесят юаней…
- Это подарок, - ответила она, - Забирай.
- Нет, так нельзя! Назови цену.
Алла закатила глаза. Совсем у Вагиной чердак сполз.
- Это же не кошка и не цветочек! Ладно… Сколько у тебя сейчас с собой?
Ольга, не сводя взгляда с куклы, вытащила из кармана горсть мелких монет и ссыпала их в подставленную Аллой ладонь. Потом на полусогнутых, замирая на каждом шагу, приблизилась к стеллажу, бережно сняла куклу с полки и прижала к своей впалой груди.
Аллу что-то кольнуло. В мозгу отчетливо зазвучали тревожные трели: «Не отдавай. Пообещай ей другую, но эту оставь себе. Не позволяй даже прикасаться к ней! Нельзя!»
Она сделала было шаг, чтобы отобрать игрушку, но вдруг на плечо ей упала теплая рука, повеяло любимым «Фаренгейтом».
- Ваги́на! – осклабился Вадим, с хрустом разрабатывая затекшую со сна шею, - Ты все со своей куклой?
Ольга отшатнулась, прижимая к себе игрушку. В глазах ее стояло странное выражение – злость, ревность, зависть, испуг и… предвкушение?