Этот субъект неопределенного возраста попал в поле моего зрения неожиданно. Его внешность все более и более притягивала мой взгляд. Я рассмотрел его. На его бледном лице, словно обтянутом пергаментной кожей, застыли водянисто-белые глаза. Присутствие худого непонятным образом выводило меня из себя.
Самое странное было то, что у человека в сером костюме не было никаких вещей, тогда как руки у любого из нас были перегружены: кейсами, спортивными сумками, рюкзаками или пакетами из пластика. Несмотря на ЧП, давку и духоту, он был по олимпийски спокоен.
Меня стала раздражать дородная дама, и я повернулся к ней спиной. И — о, черт! — я очутился лицом к лицу с человеком в сером. Наши взгляды встретились. Он выдавил подобие улыбки, которая казалась тут совершенно неуместной. Затем, указав на небольшой кейс в моей руке, произнес с характерным польским акцентом:
— Древние рукописи?
— Вас так это волнует?! — со злостью отозвался я.
— Нам все известно, документы у вас.
Мне стало не по себе, я промолчал.
Он продолжал:
— Я собираю книги, все, что написано про масонские ложи, иллюминатов, мондиализм.
— А причем тут я? — задиристо спросил я. — Ни масонами, ни заговорами я не интересуюсь.
— В самом деле? — искренне удивился тот и мягко добавил: — И ничего не попадалось что-нибудь в этом роде?
— Нет! — обрезал я. — Я — технарь, человек приземленный, и фантазиями не занимаюсь.
— А вы вообще читаете что-нибудь?
— Нет. Ничего, кроме про боевиков и бандитские разборки. — пробурчал я. — Плюс воровские авторитеты, ментовские войны и блатные песни.
— Да-да, разумеется, — кивнул он. — Мне тоже претит лезть со своими иконами в чужой монастырь.
Я вдруг понял в чем дело: этот тип раздражает меня даже больше, чем вся эта толкотня в аэропорту. Диалог с худощавым мужчиной в сером плаще взорвал меня изнутри. И чего в душу лезет? Я одарил его одним из своих самых презрительных взглядов. Но он не дрогнул.
— Вы любитель классической музыки? — не унимался тот.
— Да, — выдавил я. — Предпочитаю классический хард рок.
— Вот как. — протянул он. — А я, знаете ли, интересуюсь только музыкой восемнадцатого века. Вы случайно не знакомы с музыкой маэстро Моцарта, из Вены?
Я почувствовал, как в горле у меня сгущается комок тихой ненависти. Казалось, еще минута-другая — и по достижению критической массы последует нервный срыв. Тогда я переключился на общение с яркой дамой. Медленно, боясь всколыхнуть клокочущую во мне ярость, я повернулся к мужчине в сером спиной.
В тот же миг я увидел, как пальцы дамы с изобилием перстней и колец потянулись к ручке одной из ярко-желтых дорожных сумок. Я кинулся на опережение, оторвал от пола обе сумки и решительно двинулся за яркой женщиной. И тут же был награжден ее бархатным голосом:
— Благодарю вас, рыцари еще не перевелись!
Так мы прошагали минут десять-двадцать. Я был верен себе и ни разу не оглянулся назад. Коридор, по которому нас пропускали, окончился. Мы попали на таможенный пост. Впереди была свобода. Теперь я оглянулся, чтобы увидеть мужчину в сером, но того и след простыл. Я внимательно всмотрелся в лица усталых и сердитых пассажиров, но так и не обнаружил своего преследователя. Тогда я обратился к шедшему за мной хилому молодому человеку в синих джинсах:
— Куда девался тот зануда в сером?
— В сером плаще? — переспросил хиляк и, не удосужившись ответить, устремился к свободному в тот момент таможеннику.
Домой, в свой бастион в Лиховом переулке, я прибыл поздно вечером.
И я только обратил внимание на то, что потолок и стены ванной покрылись черными пятнами — вероятно, каким-то видом плесени. Гниющий запах грибка, будто валерьянка, успокоил мои взвинченные нервы. Как говорится, и дым отечества. Я вновь оказался в привычной обстановке, ощутив себя в безопасности. Возникло ощущение нирваны только оттого, что все было, как прежде: моя жизнь и дальше текла в том же русле.
Я распаковал вещи и, прежде всего, опустошил свою спортивную сумку. И только потом решил взглянуть на сверток, в котором были рукописи: а вдруг они исчезли вместе с человеком в сером? Что тогда сказать фрау Лурье из Вильмерсдорфа?