Музыкальная академия прошла в назначенный час в большом зале дворца епископа, убранного в холодном стиле позднего барокко, и присутствовало на ней человек пятьдесят почти исключительно духовного звания. Когда отец и сын — один со скрипкой, другой у фортепиано — завершили свою программу, с некоторым опозданием раздались скупые, сдержанные аплодисменты. Епископ жестом подозвал Моцартов к себе. Строгое, аскетическое лицо высокого церковного сановника нисколько не потеплело, даже когда он выдавил из себя несколько слов похвалы.
— В данном случае слухи оказались не слишком преувеличенными, — размеренно проговорил он. — Мальчик одарён чрезвычайно. Я слышал, будто он осмеливается уже руководить органом? — Он так и выразился.
— Пока это всего лишь робкие попытки, ваша княжеская милость. Однако этот инструмент пользуется его особенной любовью.
— Рад слышать. — И, обратившись к Вольфгангу, продолжил: — Это благороднейшее служение в царстве Госпожи Музыки. Посвяти же себя ему целиком и стань в католической стране тем, кем в протестантской стал Себастьян Бах. Запечатлей мои слова в сердце своём. А в поощрение прими от меня это даяние. — И вложил в его руку завёрнутую в шёлковую бумагу монету.
В гостиный двор, где их с нетерпением поджидала Наннерль, они вернулись в подавленном состоянии. Леопольд Моцарт развернул бумагу — в ней был золотой дукат. При виде этой красивой монеты он испытал чувство горечи. «Вот, значит, каков княжеский гонорар за концерт и пять дней вынужденного ожидания, — подумалось ему. — Вот как низко благородные господа ставят наше искусство. Если и в Вене нас отблагодарят подобным же образом, представляю, с какой горой долгов я вернусь домой».
А дети, не догадывавшиеся О заботах отца, разглядывали сверкающую монету. Им казалось, что это высокое вознаграждение. Отец не стал их разочаровывать, но напомнил — пора в постель!
Самому ему не спится, он садится за стол и пишет письмо своему другу Хагенауэру, в котором изливает свои печали и обиды.
VI
Для продолжения поездки в Линц семья Моцартов воспользовалась на другое утро так называемым «водным ординаром», вместительным судном, которое помимо грузов перевозило также и пассажиров в каютах. Повозку с клавиром погрузили на верхнюю палубу. После долгой непогоды сквозь обрывки облаков нашим путешественникам дружелюбно улыбалось солнышко.
Прежде чем судно снялось с якоря, случилось происшествие, которое привело Вольферля в страшное возбуждение. На причале оказался старый, почти ослепший нищий, который выпиливал на своей жалкой скрипочке трогательную мелодию, надеясь привлечь внимание отплывающих и выпросить у них подаяние. Мальчик уже положил ему в руку монетку, но скрип струн его раздражает, Вольфганга так и подмывает взять свою скрипочку и сыграть что-нибудь бедному музыканту. Отец не позволяет. Но взгляд Вольферля прикован к нищему скрипачу. Тот как раз нагибается, чтобы поднять с земли несколько брошенных ему монет, но делает это неловко, теряет равновесие и падает в воду. У мальчика из груди вырывается такой пронзительный крик, что все поворачиваются в его сторону. Леопольд Моцарт и граф Херберштайн, присоединившийся к путешественникам, всячески пытаются его успокоить, но тщетно. А тем временем два матроса вытащили утопающего из воды и положили на берегу, где он довольно скоро пришёл в сознание. А скрипку унесло течением, и она покачивается на волнах уже довольно далеко от судна. Вольферль немного успокаивается, когда каноник объясняет ему, что нищего спасли.
— А его скрипочка? — ужасается тот. — На что этот бедный человек будет жить?
И он упрашивает отца отдать старику полученный вчера от епископа дукат, чтобы тот купил себе новую скрипку. Хотя золотая монета связана у Леопольда Моцарта с неприятными воспоминаниями и он с удовольствием исполнил бы просьбу сына, но такой подарок для них — чрезмерная роскошь. Он выкладывает гульден, и после того как граф Херберштайн присовокупил к нему свой, а другие пассажиры, тронутые поведением маленького мальчика, добавили ещё и ещё, получилась в конце концов порядочная сумма, которой, как объяснили Вольферлю, вполне хватит, чтобы бедняк купил себе скрипку куда лучше утерянной.
Одна из пассажирок, высокая бледнолицая дама, положила деньги в маленький кошелёк и передала его Вольферлю; тот вместе с каноником спустился по сходням и отдал деньги полуслепому музыканту, произнеся несколько слов в утешение. По голосу старик сразу узнал, что перед ним ребёнок, взял его руку в свои и погладил её, благодаря за доброту: