— Вы бесконечно осчастливите меня и моего сына этим драгоценным подарком. Но как же мне отблагодарить вас за этот дар?
— В этом нет нужды. Хотя постойте... Я напишу вам адрес одного талантливого молодого художника в Вене, закажите ему написать портрет вашего Вольферля. И пусть он до моего возвращения в столицу будет у того господина, который вручит вам скрипку. Я буду с любовью хранить его.
— С превеликой радостью выполню это ваше пожелание.
Дама встаёт, Моцарт тоже.
— Заранее примите мою благодарность, — говорит она, протягивая ему на прощанье руку.
— Но как же я объясню сыну, от кого он получил подарок? Ведь ваше имя ему неизвестно.
— К чему ему моё имя? Скажите лишь, что это от той дамы, которая дала ему кошелёк для слепого нищего. Через час я уезжаю в Богемию к моей замужней сестре и пробуду у неё долго. Не исключено, что наши пути ещё сойдутся. В любом случае я буду внимательно следить за карьерой юного Вольфганга Моцарта. Передайте привет ему и вашей очаровательной дочурке Наннерль.
Моцарт кланяется ей, она дружески ему кивает и столь же бесшумно, как и появилась, исчезает в соседней комнате.
После трогательного прощания с гостеприимными сёстрами Канер, у которых даже слёзы навернулись на глаза, они отправляются на судно. Похолодало, задул сильный ветер, но в каюте приятное тепло. Вечером, когда судно бросает якорь у пристани в Маутхаузене, Моцарты на берег не сходят; завтра на рассвете путешествие будет продолжено.
Около полудня они попадают в Ипс, где стоянка несколько часов. Два подсевших в Маутхаузене на судно монаха-минорита и монах-бенедиктинец, сразу привязавшиеся к Вольфгангу, выражают пожелание присутствовать на обедне в местном монастыре францисканцев. Из разговора с отцом они узнали о способностях его сына и о том, как он увлечён игрой на органе. Стоило одному из них скорее в шутку, чем всерьёз высказать пожелание послушать Вольфганга, как тот сразу выпаливает:
— Я иду с вами!
Итак, трое монахов и Леопольд Моцарт с сыном отправляются в церковь монастыря францисканцев, до которой совсем недалеко, а Наннерль остаётся на судне. Они поднимаются на высокие хоры, где органист-францисканец, услышавший о необычном пожелании малыша, поначалу немало удивлён: а вдруг он что-то не так расслышал? Однако после того как монахи в один голос принимаются его уговаривать, он, добродушно улыбаясь, берёт мальчика на руки и подсаживает на высокую скамейку.
Безо всяких проволочек Вольфганг начинает играть прелюдию на клавиатуре, а отец помогает ему только на регистрах. И орган поёт, разливается флейтой, гремит и рокочет, наполняя этим полнозвучием церковный неф. Все четверо монахов стоят подле маленького органиста, широко раскрыв глаза.
По всей церкви проплывает мощный органный аккорд. Когда он затих, продолжает звучать флейтовый регистр. Мягкие голоса гамбы допевают мелодию до конца, тихо и проникновенно.
Тем временем зал заполнился монахами-францисканцами, которых привлекли звуки музыки в неурочный час. Кое-кто из братьев стоял, опустив очи к полу и сложив руки, другие прикипели взглядами к маленькому органисту, группа молодых монахов, стоящих несколько в стороне, оживлённо переговаривались полушёпотом, обсуждая загадочное событие. Рядом с ними пожилой брат прислонился к колонне и совершенно ушёл в себя, скрестив руки на груди. Его губы едва заметно шевелятся. Когда отлетел последний звук, он очень тихо произносит:
— Звучащий сад Господень.
Другой францисканец подхватывает это и передаёт дальше. Скоро эти слова доходят до всех святых братьев, и каждый из них, покидая церковь, шепчет:
— Звучащий сад Господень.
VIII
Холодным туманным вечером в начале ноября в гостиной Хагенауэров хозяева и матушка Моцарт сидели при свете свечей у камина, в котором потрескивали сухие дрова, и говорили, конечно, о странствующих музыкантах. Леопольд Моцарт, обычно добросовестно сообщающий обо всех событиях своему другу Хагенауэру, вот уже две недели безмолвствует. Это беспокоит матушку Аннерль: как там дети и муж, здоровы ли?