Неожиданно открылась дверь, и в гостиную вошёл Шахтнер. Было видно, что он в хорошем расположении духа и принёс какие-то вести. Действительно, он пришёл с письмом от барона Вальдштеттена. Согревшись пуншем, Шахтнер начинает его читать:
— «В среду, шестого октября, в три часа пополудни, маэстро Моцарт со своими превосходными детьми водным путём прибыл в Вену. По договорённости с графом Херберштайном я присутствовал при встрече. Могу свидетельствовать: радость при встрече была обоюдной. Вольфгангерль сразу захотел обнять меня, хотя ростом он мне едва по пояс. Я поднял его, и мальчик прижал меня к своей груди. Потом начались обычные формальности, через которые подвергается каждый, кто приезжает в столицу, желает он того или нет: проверка документов и, главное, таможенный досмотр. Особенно надолго задержал Моцартов старший таможенник из-за клавира: за всё время его службы не было ещё случая, чтобы приехавшие в Вену везли с собой подобный инструмент. Моих ходатайств он словно и не слышал. И тут к нему смело подбегает Вольфгангерль и с гордостью заявляет:
— Это мой инструмент, господин главный таможенный контролёр, на нём я буду играть перед императрицей.
Недовольное лицо чересчур дотошного чиновника несколько разгладилось. Удивлённо посмотрев на Вольфганга сквозь роговые очки, он сказал:
— Хотел бы я посмотреть, мальчик с пальчик, что ты способен извлечь из такого большого ящика.
Вольфгангерль, который за словом в карман не полезет, отвечает:
— Вы прикажите только поставить этот ящик на землю и сами убедитесь. А если это отнимет у вас слишком много времени, я готов сыграть вам что-нибудь на скрипочке.
Он попросил отца достать его скрипку и храбро сыграл на ней один из своих менуэтов — одно удовольствие было послушать. Видели бы вы выражение лица таможенника! Только что хмурый, он так и расплылся в улыбке.
— Нет, ты скажи, вот чертёнок! Вот это искусник! Ну слыханное ли дело... — всё повторял и повторял он.
Потом с превеликим уважением подписал разрешение на въезд и даже напросился в гости к семейству Моцартов, для чего записал адрес дома Тишлеров на Хирберггассе».
Чтение письма прерывается громким смехом: это не удержался Хагенауэр, живо представивший себе смелую атаку Вольферля. Матушка Аннерль не произносит ни слова, но довольная улыбка на её губах выдаёт материнскую гордость. Шахтнер осушает кубок с пуншем — чтобы голос звучал повыразительнее — и продолжает чтение письма:
— «После этого вступления я постараюсь рассказать вам о приёме, оказанном нашим музыкантам, частично по собственным наблюдениям, а частично по рассказам очевидцев.
Едва прошёл слух о приезде семейства Моцартов, в дом Тишлеров так и посыпались приглашения от знатных жителей Вены, иногда по нескольку на один день; а после полудня и до самого вечера сюда подъезжают коляски, чтобы отвезти гостей из Зальцбурга то на дневной концерт, а то на академию. Нет слов, граф Херберштайн и графиня Шлик постарались на славу, подготовив здесь почву.
Как мне перечислить все дворянские дома, в которых Вольфгангерль и Наннерль произвели фурор? Весь высший свет Вены видел их. Сам я, конечно, поспевал не повсюду, но где бы я ни присутствовал, происходило одно и то же: сначала публика проявляла лишь недоверчивое любопытство и вела себя сдержанно, но от пьесы к пьесе «разогревалась», а потом уже открыто проявляла свой восторг.
Слухи о триумфах единственного в своём роде трио скоро дошли до их императорских величеств, и наша уважаемая императрица пожелала незамедлительно увидеть чудо-детей. Итак, они предстали перед узким кругом императорской семьи на академии в замке Шёнбрунн. Впоследствии эрцгерцог Леопольд поведал мне подробности их выступления, которые я и намерен вам передать. Её величество была в высшей степени любезна и дала юным дебютантам в полной мере почувствовать своё благорасположение. Наш Вольфгангерль проявил свою обезоруживающую непосредственность и смелость, бросившись императрице на шею и поцеловав её, чем вызвал её искреннее удовольствие.
Не умолчу я и об одном премилом происшествии, о котором мне также поведал наш высокородный благожелатель. Императрица-мать поручила двум младшим эрцгерцогиням развлекать маленьких Моцартов во время перерывов в концерте; они с пылом приступили к делу и сразу повели Вольфгангерля и Наннерль по залам дворца, где выставлено столько замечательных предметов. При этом Вольфгангерль, бегавший от одного к другому, поскользнулся на гладком паркете и растянулся во весь рост. Десятилетняя принцесса Каролина разразилась громким смехом, а принцесса Мария Антуанетта — ей семь лет — подбежала и помогла упавшему подняться. По-видимому, мальчик сильно ударился коленкой, потому что даже поморщился от боли, но тут же храбро подавил боль и не дал пролиться ни слезинки. А принцессе сказал с комичной серьёзностью: «Вы очень добры, принцесса. Я с удовольствием женюсь на вас». Её старшая сестра рассмеялась ещё громче, и Наннерль тоже присоединилась к ней. А Мария Антуанетта смущённо молчала.