— Да, эту даму с грустными глазами? Она всегда была так добра ко мне!
— Верно. И благодарность твоя будет состоять вот в чём: научись играть на скрипке так хорошо, чтобы незнакомая дама всегда могла этому порадоваться.
— Я хочу этого, хочу, папа! — восклицает Вольферль и, прижимая скрипку к груди с несказанной нежностью, ликует: — Моя скрипка! Моя скрипочка!
XI
Праздничные дни приносят детям ещё множество приятных сюрпризов. Столик для подарков едва не обрушивается под их тяжестью: наряды, туфли, жабо, книги с картинками, украшения, игрушки, лакомства. Всё это из дворянских домов, в которых Вольферль и Наннерль давали концерты. Но всё внимание мальчика отдано скрипке. Он с ней почти не расстаётся и оба дня пробует на ней свои силы.
Их посещают гости: таможенный чиновник, чинивший им поначалу столько препятствий, прежде чем дать разрешение на въезд. Он принёс детям на Рождество прелестный марципановый торт в виде скрипки, чем вызвал их бурный восторг. Затем — брат красивой бледнолицей дамы и хранитель дорогого инструмента, господин фон Валлау, обходительнейший человек хрупкого сложения, которому Леопольд Моцарт в виде скромного ответного подарка преподнёс обещанный медальон из слоновой кости с портретом Вольферля для передачи в собственные руки великодушной дарительницы. И, наконец, «добрый дядя барон», как его называют дети, который часто радует их своими визитами и которого за его учтивость и отсутствие всякого дворянского высокомерия искренне полюбила матушка Аннерль. Этот столь трогательно озабоченный благоденствием семейства Моцартов австрийский кавалер особенно рад слышать, что господин придворный музыкант принял приглашение графини Кински, которому он, естественно, способствовал.
— Это будет как бы венцом вашей столичной антрепризы, — говорит Вальдштеттен. — Графиня уже давно готовится устроить торжественный обед в честь генерал-фельдмаршала графа Дауна[11], победителя при Колине, и хотела бы по этому случаю представить дорогому гостю, гурману во всех отношениях, музыкальное семейство Моцартов.
— Вообще-то великие полководцы не слишком снисходят к мирным звукам лиры, — с улыбкой замечает Моцарт.
— О-о, не скажите. Правда, играет ли сам фельдмаршал на музыкальных инструментах и такой ли он ценитель музыки, как его знаменитый противник из Пруссии, судить не берусь.
— Ах, если бы мне хоть разок услышать, как мои играют перед такой благородной публикой, — замечает со вздохом матушка Аннерль. — Нет, нам, бедным бюргерам, этого счастья не видать!
— Нет, нет, вы непременно их услышите. Положитесь на меня.
— Правда?! — радостно и испуганно восклицает матушка Аннерль.
Её нетерпение перед концертом трудно описать. И действительно, благодаря стараниям барона она получает возможность послушать, как играют её дети и муж, — пусть и с балкона, где разместился небольшой камерный оркестр, и из-за занавеса, оставаясь невидимой для собравшихся. Ну и билось же её сердце!
Впервые в жизни видит она перед собой многолюдное светское общество, оживлённое и торжествующее. На первых порах она ослеплена светом сотен свечей в хрустальных люстрах, которые многократно отражаются в высоких настенных зеркалах. Потом она не в силах оторвать глаз от переливающихся всеми цветами радуги туалетов дам, которые столь грациозно выступают в своих драпированных кринолинах. Сидят ли они в креслах или прогуливаются об руку со своими кавалерами по залу, их накрашенные губы постоянно шевелятся, поддерживая оживлённую беседу. Отсюда, сверху, она слышится то далёким отзвуком водопада, то мягким плеском ручейка.
«Они веселятся, как и мы, — думает матушка Моцарт. — Но всё-таки по-другому. Своё веселье они прикрывают вуалью». В этом праздничном великолепии много причудливого.
Вот проходит спесивая светская красавица в невероятно пышном, покачивающемся туда-сюда кринолине, с немыслимо высоко взбитой причёской, утыканной цветами, и, оглядываясь по сторонам, строго лорнирует зал. Разве не похожа она на павлина?
А вот стареющая кокетка, сделавшая ставку на свои несметной цены драгоценности; она вызывающе выставляет напоказ сверкающие застёжки-аграфы, броши, колье, пряжки и кольца, как бы приглашая взглянуть на все оголённые части своего тела, от лба и до пальцев.
Рядом с ней прогуливается непомерно тучный господин в посаженном на корсет из палочек китового уса сюртуке, из-под которого виднеется пестро расшитая шёлковая жилетка жёлтого цвета, обтягивающая выступающее брюхо, она только подчёркивает его нездоровую полноту. Он останавливается перед юной красавицей, которая по сравнению с раскормленным фавном, старающимся выглядеть галантным ухажёром, кажется беззащитной нимфочкой.
11