- Меня другое волнует,- морщил узкий лоб Будюкин,- по сколько бутылок на рыло кэп сегодня выдаст?
- По одной,- успокоил Слава,- если и то Марина не выжрала.
- Да, крутит папу, как сельского, профура!
Водка, завезенная на судно в количестве нескольких ящиков, вообще-то имела стратегическое назначение. Ей, в качестве крайней приманки, планировалось залучать суденышки рыбакколхозов, по устной договоренности и безналичному расчету сдающих свежевыловленную балтийскую кильку их стоящему на приемке траулеру, где рыба морозилась и товарными коробами укладывалась в трюм. Рыбаки шли к борту очень неохотно - за полтора месяца лишь шесть или семь ночей получилось рабочих, результатом которых стало меньше полусотни замороженных тонн - курам на смех! Зачем нужна была эта бодяга фирмачам? «Бандиты деньги отмывают!» - заверял всезнающий технолог, которого за глаза величали Бароном Мюнхаузеном, судача, что на пушечном ядре, не иначе, летает он за новостями на берег - откуда б ему все тогда было известно? Так, или иначе, но судно болталось на якоре, экипаж бездельно слонялся вдоль и поперек его, видя на траверзе берег и без бинокля. Ну, а водочные запасы большей частью пролились мимо луженых глоток трудяг рыбакколхозников - капитанская широкобедрая пассия Марина каютные застолья дюже уважала.
Седлов, не принимавший участия в разговоре, в свою бытность знал капитана Андрея Петровича еще старпомом - когда сам был салагой «по первому рейсу». Знал, как настоящего моряка, сильного и доброго человека. Помнится, Седлова сняли с руля, когда судно шло по каналу в Буэнос-Айрес. Капитан тогда высказал: «Это не учкомбинат! Кому и что я потом объясню, если сейчас ты судно на мель посадишь?». Сгорающий от стыда, убитый горем Седлов задвинулся в угол рубки, чтоб лоцману ходить не мешать, да глаза собой, непутевым, не мозолить, как сзади подошел Петрович: «Все нормально, Володя, ты свое дело сделал».
Уж конечно - перед этим-то еще лоцманский флаг толково раскрепить и поднять не смог - так тот, бедный, на флагштоке и трепыхался, как половая тряпка на просушке. Теперь-то, спустя полдюжины лет, Седлов был, благодаря конечно, и тому позорному дню, опытным матросом, докой-рулевым, а уж только флаг какой поднять - всех расталкивал: «Дай сюда, а то раскрепишь не по-флотски, лови его потом!». Седлов и в этот раз выводил судно по каналу. Перед началом проводки Петрович вновь возник за спиной:
- Ну что, Володя, опять мы с тобой по своим местам! «И пошли они солнцем палимы», - да?
Яркий полумесяц висел в морозном небе, но рулевой закивал утвердительно - не столько от греха подальше, сколько к капитану ближе: стоит ли обижать занудством человека, всегда принимавшего в тебе участие? Ведь через Петровича он и в этом, с позволения сказать, рейсе очутился. Просто встретились пасмурным осенним днем в отделе кадров, капитан и предложил идти вместе: «От хозяина работать». «Бандюки?» «Спортсмены. Жлобствовать, конечно, будут, но что заработаем выплатят». Фирмачей по ходу ремонта Седлов видел частенько - простые, душевные мужичины - два метра ростом, метр в плечах - экс-чемпионы, гордое прошлое областного спорта, приезжающие на причал на незатейливых «Мерседесах» и БМВ последних моделей. «Брат, брат, ну че ты меня реально напрягаешь: «Почему в тралфлоте восемь долларов суточных, а здесь четыре?». Вот ты и иди в тралфлот, брат, чего ты от нас-то хочешь? Брат, выпил - иди лучше спать, а, брат!» Уже хорошо - рабочие места они создавали, продуктами - спасибо! - в рейс снарядили не скудно (даже после того, как повара с «жуликом» - начпродом оборвали все руки, тягая домой неподъемные сумки с парной свининой и копчеными колбасами, питание в рейсе было вполне сносным), да еще и водкой, с расчетом не только на колхозников, но и на грядущий праздник для экипажа, обеспечили.
За праздничным ужином, торжественно поздравив, капитан вручил экипажу скромный подарок фирмы - бутылку водки на двоих: в самый раз.
* * *
Новогодняя ночь прошла отлично - в меру весело, душевно тепло и на удивление спокойно. Марина, под трепетной опекой капитана и приветственные крики отважно вываливших на палубу моряков, попалила в звездное небо из ракетницы разноцветными зарядами. Антидиверсионную вахту в цеху сняли - в смысле, убрали (то есть, отменили). И никакой матрос с каким-нибудь мотористом из-за дамы капитанского сердца в ходе каютного застолья друг другу морды в кровь не побили - даже обидно было слегка.
Седлов в последние часы уходящего года, полулежа в верхней своей койке, открыл толстую тетрадь с загнувшимися уголками обложки и стопкой писем впрок внутри (никакой оказией переправить на берег их сейчас было нельзя) и нацелил в чистую страницу авторучку. Был за ним грешок сентиментальной слабости - доверять дневнику всякую безделицу. Только не все подряд - лишь те моменты, что грели сердце своим воспоминанием. Это мог быть буйный весенними красками рассвет на рейде песчано-блеклого мавританского берега, когда их бригада отгружала на транспорт рыбную муку с промысловой палубы в позапрошлом рейсе. Или впечатление об закрученном по видеомагнитофону, а то и по доброй старушке «Украине», фильму, внезапно взволновавшему душу. И существовала святая традиция: в последние часы уходящего года короновать три самых счастливых дня.