— Здесь никого не было, папочка, — кротким голосом ответила дочь.
Удивительно: когда она успела превратиться в столь наглую девицу?
— Плоды твоего воспитания, — шипела жена, жаря яичницу.
И вот теперь еще редактор.
— Вы что же? — спросил он, без улыбки глядя на Потехина.
— Что? — переспросил Потехин.
— Проигрываете, — констатировал редактор и после некоторой паузы сказал: — Я надеюсь, Юлий Викторович, что это в первый и последний раз.
Потехину стало смешно, захотелось крикнуть: «Да вы что, с ума сошли?» — или хотя бы расхохотаться громко, но он молча, пожав плечами, вышел из кабинета.
В этот раз на базу поехали всем отделом. Тренер был зол и говорить с журналистами отказался. Только Потехину по старой дружбе, отведя его в сторону, шепнул:
— Сбесились. Ну что я могу поделать? Печеночкин сегодня ночью на базу не явился, Рожин пришел, но лучше б и не приходил, глаза б мои на него не смотрели. Сбесились.
После базы Потехин поехал к Никифорову, идти домой не хотелось.
— Ты же сам говорил: футбол — это драма, чего ж ты теперь так переживаешь? В драме всякое бывает, а коли сбесились, так перебесятся, — утешал друга старый драматург.
И он оказался прав! В конце концов все более или менее наладилось. Правда, чтобы успокоить общественное мнение, тренеру пришлось, так сказать, в порядке экстренных воспитательных мер, отчислить из команды полузащитника.
— Что ж, — философски заметил по этому поводу Никифоров. — Царевне Софье, помнится, тоже пришлось когда-то столкнуть на стрелецкие копья боярина Шакловитого…
После всех передряг команда выиграла два матча (один дома, а другой на выезде), и все опять повеселели, и сотрудники спортивного отдела ходили гоголями.
Но быть совершенно спокойным, как когда-то, когда команде и не снились трофеи из благородного металла и никто в городе (а уж тем более редактор, никогда в жизни не бывавший на футболе) командой особенно не интересовался… Словом, те времена прошли безвозвратно и вряд ли повторятся.
Наступил день, который и должен был наступить: команда снова проиграла. Проиграла позорно, не реализовав пенальти.
— Печенка! — не унимались трибуны. — Печенка!
Да, Печеночкин играл в этот раз откровенно слабо, и Юлий Викторович вынужден был это признать. Никифоров (исключительно из благородства) ни разу не произнес имени Кипиани: лежачих не бьют.
Домой возвращались молча. И даже жена с участием спросила, открыв дверь:
— Очень скверно играл?
— Кто? — удивился Юлий Викторович.
— Печеночкин.
— А-а, — махнул рукой Потехин и ушел спать.
Утром, собираясь в редакцию, Юлий Викторович заметил, что жена опять плачет.
— Ну что еще? — спросил он с досадой.
— Я не стала тебе вчера говорить, чтобы окончательно не расстраивать. Машка выходит замуж, уже заявление подали.
— Почему же это должно меня расстраивать? — удивился Потехин. — Выходит замуж — и прекрасно, и наконец-то!
— Тебе лишь бы с рук сбыть, — сказала жена явную глупость.
— Ну ладно, мне некогда. — Юлий Викторович пошел к двери.
— Погоди, — остановила его жена. В глазах ее все еще стояли слезы. — Ты разве до сих пор не догадался, за кого твоя дочь выходит замуж?
— За кого? — испугался Потехин.
— Да за Печеночкина же! — с отчаянием сказала жена.
— Как?! — воскликнул Потехин и сел на стоящую у двери тумбу для обуви. — Теперь мне все ясно.
— Что тебе ясно? — спросила жена.
— Мне ясно, — трагическим голосом сказал Потехин, — почему он так плохо бьет штрафные.
Жена посмотрела так, как смотрят на тяжелобольных.
— Мне не нравится эта кандидатура, — высокомерно заявила она.
— Тебе что, Печеночкин не нравится? — рассердился Юлий Викторович. — Тебе-то ведь все равно, как он бьет штрафные!
— Нет, не все равно.
Потехин посмотрел на жену с интересом.
— Мне не все равно, что моя единственная дочь выходит замуж за футболиста. Это несерьезное занятие для мужчины.
Потехин вышел на лестницу, бесшумно закрыв за собой дверь. «Печеночкин женится на Машке! Вот чудеса! — думал он, спускаясь. — Так вот где он пропадал, когда не приходил на базу! В моей квартире! Так вот почему он смущался всякий раз, как я заговаривал с ним. Чудеса!»
— Редактор просил срочно зайти, как придете, — встретили его сотрудники. Они смотрели с сочувствием.
«Ну что ж, цезарю — цезарево», — подумал Потехин, а вслух сказал: