Он дарил Елене книги, вкладывая туда деньги. «Вы с ума сошли!» — сказала она ему в первый раз, недобро сверкая глазами. «Умоляю вас, — пробормотал он. — Это детям». И она вдруг отложила книгу с деньгами и больше не сказала ни слова.
Ночью она иногда плакала, уткнувшись в подушку. Он боялся, что в соседней комнате проснутся девочки, и не понимал, что с ней. Он говорил ей «ты» и «Елена», но только ночью, днем это невозможно было себе представить.
— А вы воевали на войне? — спросила его Марта в первый же вечер.
— Нет, — сказал он и покраснел.
— А наш папа пропал без вести, — строго сказала девочка.
«Фери уцелеет при всех обстоятельствах, — говорил когда-то Генрих. — Есть люди, которые умеют уцелеть. Наш Фери из этой породы, очень любопытная порода…»
Он говорил о младшем брате, как о человеке из соседней квартиры. «Странно, — удивлялась Леля. — Вы словно чужие, у вас нет ничего родственного». Потом удивляться перестала: для Генриха, для Бела, для Мате были гораздо важней какие-то совсем иные, не родственные связи. Они и в мирной, обычной жизни все как будто стояли на баррикадах. Кто стоит рядом на баррикадах — тому мое сердце и рука. А Фери, считал Генрих, только делает вид, что стоит рядом.
Но почему он должен был участвовать в их спорах, отыскивать с ними вместе истину? Он был мальчишкой, когда они сражались за эту истину, что он мог понимать!
Перед войной Фери женился на девушке по имени Дина, всегда сидевшей в гостях с таким лицом, будто ее обидели.
— А ты знаешь, дома у нее совсем другое лицо, — удивленно сказал Генрих, вернувшись от матери (мать жила вместе с младшим сыном в Скатертном переулке).
— Какое же?
— Такое, что она сейчас сама всех обидит.
Леля рассмеялась:
— И представляешь, сказала мне: «Не говорите пожалуйста, с Фери о политике, он этим не занимается».
— И что же ты?
— Я сказал, чем же он тогда занимается? Ведь вся жизнь — политика…
Как был удивлен и испуган Фери, узнав, что они вернулись!
— Вряд ли это благоразумно, — сказал он Леле.
Она пришла на Скатертный одна, без девочек. И правильно сделала: такая нерадостная встреча.
Раньше, вместе с матерью, Фери и Дина занимали две комнаты, теперь, похоже, им принадлежала вся квартира. Ковер на полу… Ничего подобного раньше не было, все, выходит, потеряли, а эти приобрели?
Леля сделала вид, что ничего не замечает. Из гордости.
Но Дина не выдержала.
— Правда, красивый ковер? Это Фери привез из Австрии. Он теперь во Внешторге.
Леля стиснула зубы. «Wo ist Heinrich?» — услышала она голос свекрови.
— Где Генрих? — спросила она. — Что ты знаешь о нем?
Фери молчал. Глаза его сделались плоскими. «Ничего не знает и боится знать», — поняла Леля.
Еще предстояло самое опасное — прописка. Конечно, она поступила неблагоразумно, вернувшись с детьми в Москву. Но не Фери говорить ей об этом. Кто-то только боится, а кто-то приобретает ковры. Между тем и те, и другие носят фамилию Гараи. Разве не удивительно?
Леля спросила:
— Это не вы платили за нашу квартиру?
Фери и Дина молча вытаращились на нее. Платили за квартиру? Как это понять?
— Кто-то вносил квартплату все эти годы. Потому квартира и сохранилась за нами, — сказала Леля. — Мне соседка написала, Нина Карловна, вот мы и вернулись…
Она ни минуты не сомневалась, что за квартиру платил не Фери, просто так спросила. Он даже писать им боялся, в последнее время совсем не писал. А Нина Карловна не побоялась, написала: «Почему бы вам уже не вернуться, Лелечка? Мне управдом сказал, что квартира числится за вами, кто-то перечислял квартплату, вы ведь, должно быть, знаете…»
Она не знала. Откуда?! Кто-то в трудное время заботился о том, чтобы им было куда вернуться! Кто же? Эрика?
— Лани давно в Венгрии, — сказал Фери.
Леле не понравилось, что он назвал Эрику — Лани. Тех, с кем она стала Лани, — нет, а Фери не имеет к этому никакого отношения.
Но оказалось, что именно Фери имеет отношение ко всему, что изменилось в мире.
— Мы с Диной тоже скоро уедем, — сказал он небрежно.