С Чернопятовыми познакомились в Швеции в конце войны. Они приезжали в Стокгольм ненадолго, с какой целью — Мура не знала. Знала только, что Анисимов боится Чернопятова и рад, что Мура в два дня подружилась с его женой — Анной Егоровной, Нюсей.
— Чернопятов — человек страшный, — сказал Анисимов Муре шепотом на улице.
Она обомлела. Таких слов от Анисимова раньше не слышала, никогда никому не давал характеристик, разве что тетке: «Глупа, как овца».
— Это он в тридцать седьмом разбирался с делом Гараи и этих венгров, что вместе с ним. И он же подцепил их в сорок втором.
…В сорок втором, перед отъездом в Швецию, Анисимов принес домой эту новость: Гараи арестован.
— Опять? — ахнула Мура. Разговаривали за обедом.
— Говорят, что будет высшая мера. — Анисимов налил себе боржоми в высокий стакан. — Допрыгались.
Мура решила, что это тот случай, когда она должна увидеть Лелю. Опасно, конечно, но она решилась и, раздобыв на другой день адрес в справочной, поехала на Ольховку.
Лели не было, а квартиру опечатывали. Двое. Мужчина и женщина.
— Вы кто же, извиняюсь, будете? — спросил мужчина, глядя поверх очков.
— Знакомая, — спокойно ответила Мура. И поинтересовалась: — А что же с квартирой будет?
— А квартиру заберут, раз за нее платить некому. Семья-то в эвакуации.
И Мура внезапно поняла, что надо платить. Надо платить за эту квартиру, а там видно будет. Ничего страшного, перечислять со счета, вот и все. Как перечисляют за свою квартиру и за теткину комнату.
Прямо с Ольховки, чтобы не передумать, Мура поехала в сберкассу и оставила распоряжение…
«…И он же подцепил их в сорок втором». Тогда в Стокгольме на улице шепотом Анисимов сказал ей, что многое, очень многое зависит от Чернопятова. «Что?» — спросила Мура. И он вдруг ответил: «Жизнь».
Вот оно что. Значит, и от Чернопятова зависит, кого казнить, кого миловать? Казнить Анисимова или миловать? В первый раз видела своего дурака таким испуганным.
А с ней страшный Чернопятов притворялся покорным и заискивающим. «Можно мне называть вас Мурой? Нюсе — можно, а мне — нет?» — «Вы еще не заслужили», — дерзко отвечала Мура. Со страшными только так — дерзко и независимо.
С тех пор, вот уже пять лет, Чернопятовы — первые гости, Нюся — лучшая подруга.
— Иван Данилович, — сказала она Анисимову, входя в прихожую. — Займите пока моего благоверного, а я похищаю Муру.
Женщины ушли в спальню.
— Что-нибудь случилось? — спросила Мура, садясь на кровать.
— Да ничего особенного. — Нюся остановилась перед высоким зеркалом, внимательно разглядывая себя круглыми синими глазами. — Ты знаешь такую фамилию — Гараи?
— Да, — неуверенно произнесла Мура, лихорадочно соображая, что именно известно лучшей подруге. — А почему ты спрашиваешь?
— Жоржа арестовали.
— Жоржа?
Ах, да, Жорж — первый муж Нюси, разошлись еще до войны, лет десять назад.
— Оказывается, его во время войны забирали, — тараща глаза, рассказывала Нюся. — А потом освободили, актировали. Ну есть такая форма, мне Чернопятов объяснил (Нюся всегда называла мужа по фамилии), это когда человек уже все равно умирает. Но Жорж выжил, представляешь, вернулся, выжил, а сейчас его опять забрали. И главное, Чернопятов мне ни гугу. Представляешь? Я это все узнала от Изольды. Она мне позвонила, сестра Жоржа. Как-то разыскала меня, плакала, как будто я что-то могу…
Мура закурила длинную — дамскую — сигарету. Напряженно ждала: при чем тут Гараи?
— Ну я нажала на Чернопятова, ему и выяснять не понадобилось, сразу мне сказал: «За связь с семьей врага народа». Есть, говорит, такая Гараи, мне любопытно, что за женщина?..
Леля! Нельзя скрывать от Нюси, что она ее знает, они вместе работали, это легко проверяется.
— Мы вместе работали в Наркоминделе, черт знает когда!
— Да, Чернопятов говорит, что ты должна ее помнить, — озабоченно сказала Нюся. — Красивая она?
Чернопятов знает, кто что должен помнить.
— Красивая? Была красивая, да ведь сколько лет прошло! — Мурины пальцы, вцепившиеся в деревянную спинку кровати, побелели. Знает или не знает, что с анисимовского счета несколько лет переводились деньги на оплату квартиры для семьи врага народа? Знает или не знает? Слава богу, она хоть не виделась с Лелей, когда вернулась из Швеции. Порыв, толкнувший ее когда-то на Ольховку, давно прошел. Зачем видеться? Каждому в конце концов свое. Jedem das Seine, как говорили в доме Иеронима Боша.