– Ах, дитя мое! – щебетала она по дороге. – Все говорят, в провинции жизнь скучная, – но это неправда! Человек ищущий, человек, имеющий идеалы, всегда может найти себе культурный досуг. У нас в Тишинске три кинотеатра, один из которых летний и вот-вот откроется, и даже драматический театр... А что? В крупном городе актеру трудно найти достойную роль, трудно пробиться к народу, у нас же все они известны и почитаемы, ибо только они у нас и есть. Все их наизусть знают, весь район, – и в полях, перед простыми сельскими тружениками неоднократно играли... Будет наш премьер Баринов, удивительно эффектный мужчина, изумительно читает Пушкина... пьет, правда – но кто нынче не пьет! – зато дело свое хорошо знает, в любом состоянии с рифмы не собьется. Поля Полетова – это ее псевдоним, великолепно поет арии, настоящее меццо-сопрано, ее даже в Большой звали, но она почему-то отказалась – настоящая патриотка, мы сейчас хлопочем, чтоб ей новое звание дали...
Если тетушке давать волю, она могла бы болтать не останавливаясь – чем она сейчас и занималась, благо я не прерывала ее.
И только когда мы подходили к библиотеке, расположенной в старинном здании с колоннами, я, очнувшись от задумчивости, вдруг спросила:
– Теть Зин, как ты думаешь, меня здесь никто не найдет?
– Никто! – легко пообещала она. – Никто-никто. Будем только ты, да я, да мы с тобою... Тебе ведь лучше здесь, чем в Москве? Ведь правда лучше?
– Правда, – ответила я искренне.
...Партер был полон. Весь довольно большой читальный зал библиотеки был заставлен стульями, на которых сидели лучшие люди города Тишинска, цвет его интеллигенции – я, правда, никого не знала, но лица у всех присутствующих были вдохновенные и просветленные. Впечатление портила только одна старушка, которая спала на заднем ряду, сложив на животе ручки с забытым вязаньем. Наверное, ее муж бросил...
Мы с тетушкой уселись на почетном первом ряду.
Тут же боковая дверь распахнулась, и на импровизированную сцену вышел немолодой плешивый мужчина с огромным носом, растущим куда-то вбок, и, нервно улыбнувшись, начал:
– Господа! Сегодня мы открываем декаду пушкинских вечеров, посвященных жизни и творчеству великого поэта...
«Декаду! – восхитилась я. – Нет, в самом деле, какой размах, не всякая столичная библиотека отважилась бы посвятить столько времени хотя бы и Пушкину... Люблю ли я Пушкина? «Мне грустно и легко, печаль моя светла...» О да, только мне грустно и тяжело, а печаль моя чернее ночи».
– ...кем бы мы были без него? Он наше солнце, он наше все, он поднял на небывалые высоты отечественное самосознание и судьбы России...
Зубы у мужчины были кривые, и это мне очень мешало сосредоточиться.
– Кто это? – суровым шепотом спросила я тетушку. – Неужели твой хваленый Баринов?
– Господь с тобой! – едва слышно прошелестела в ответ та. – Это Марк, заведующий библиотекой.
Марк говорил долго и со вкусом – кое-кто в зале тоже начал впадать в сонное оцепенение, как и старушка на заднем ряду, но потом на сцену вырвался красавец-мужчина в сопровождении хмурого аккордеониста, и тут я поняла, кто такой Баринов.
– «Подъезжая под Ижоры»! – громогласно заявил он. – Чьи слова – вы и сами знаете...
В зале добродушно захихикали.
От первой ноты, которую взял великолепный Баринов, у меня мурашки по спине побежали – пел он громко и с такой страстью, что у меня засосало в желудке. Был Баринов черен, гриваст, слегка небрит и отечен, что выдавало его привязанность к зеленому змию, но при том знойно красив – немудрено, что в читальный зал набилось столько желающих, в основном женщин средних лет.
– Сначала мы думали, что это он... – одним дыханием шепнула мне тетя Зина.
– Что «он»? – тоже едва выдохнула я, не сводя глаз с великолепного Баринова.
– Ну, что он отец детей... Помнишь тот разговор про Инессу?
Я крепко стиснула тетушкину руку.
– В те времена он был молод... Наш друг Силохина для того, чтобы найти истину, провернула необычайный план, под предлогом диспансеризации... но выяснилось, что Баринов бесплоден. Абсолютно и безнадежно. Знаешь, нескромно об этом говорить, но из-за этого он пользуется большой популярностью у местных дам...
Сзади на нас зашикали, и тетушка была вынуждена замолчать.
Потом на сцену вышла худая маленькая женщина в длинном черном платье, с таким измученным, печальным лицом, будто она знала день своей смерти и день этот был совсем близок. Это была Полина Полетова – знаменитое меццо-сопрано города Тишинска.
– Была женой Баринова, – тетушка не могла долго молчать. – Прожили вместе десять лет, пели все заглавные партии... Склонность мужа к алкоголю и к частым амурам на стороне едва ее не убили. Хотела выпить уксусной кислоты, но потом передумала – стало жаль голосовые связки, она просто ушла от него.
Полетова спела про черную шаль, потом арию Татьяны из «Евгения Онегина», потом еще несколько романсов на стихи Пушкина... Далее силами местной самодеятельности был разыгран «Каменный гость», но у меня из головы все не шла эта Полина Полетова с ее неземной печалью. И не только Полетова – мадам Молодцова, еще другие, даже Инесса...
– Теть Зин, ты любила когда-нибудь? – спросила я, когда мы поздним вечером возвращались домой.
Видимо, литературно-музыкальный вечер тоже настроил мою тетушку на лирический лад.
– О да! – горячо отозвалась она. – Но очень давно.
– Почему не вышла замуж? – строго спросила я.
– Почему? Соперница его увела.
Это известие переполнило чашу моего терпения.
– Да что ж это за жизнь такая! – в отчаянии вскричала я. – Все время какие-то драмы и трагедии, нет ни одной истории, где было бы все просто и хорошо, чтоб жили долго и счастливо и умерли в один день... Даже если внешне все вроде бы пристойно, непременно какой-нибудь скелет в шкафу, какое-нибудь чудовищное предательство, рубцы и незажитые раны, отчего сразу хочется выпить уксусной кислоты. Вполне понимаю вашу примадонну...
– Господь с тобой! – замахала руками тетушка, разгоняя комаров. – И... и давай на какую-нибудь другую тему поговорим! Что-нибудь абстрактное, легкое... Каким ты видишь будущее постмодернизма? – моментально придумала она.
Я чуть не сказала нехорошее слово в адрес постмодернизма, но вовремя сдержалась. С тетушкой следовало разобраться.
– Нет, ты меня не сбивай! Почему ты позволила его увести? – пристала я к ней. – Надо было бороться! И, кстати, кто он? Почему я ничего о нем не знаю?
– Кто был моим женихом? – переспросила тетушка, тут же вновь впадая в элегическое настроение. – Герман Эрастович Соболев, нынешний мэр нашего города.
– Вот это да!
– Но это было давно, дитя мое, очень давно... Я уже ничего не чувствую, вспоминая о прошлом, – ни сожаления, ни радости... Как будто это было не со мной, а с кем-то другим. Знаешь, я гляжу на плакаты с его лицом – а они ведь висят на каждом углу у нас – и вижу какого-то другого человека, не того, кого я любила когда-то.
– Ну почему же ты позволила увести его! Сейчас была бы мэрской женой, не сидела бы ночами над тетрадками, а в меру сил занималась какой-нибудь благотворительностью...
– Во-первых, я люблю свою работу, – резонно возразила тетушка. – А во-вторых, будь я сейчас его женой, Герман Эрастович, возможно, до сих пор был бы учителем математики в нашей школе. Его жена...
– Твоя соперница, да?..
– Ах, бог с тобой, ни с кем соперничать я не желаю... так вот, она очень энергичная женщина, это она, можно сказать, продвинула его. Не только связями своими, но и умом, советами...
– Ну да... – вздохнула я. – С такими особами невозможно соперничать.
– А я ведь осталась в Тишинске именно из-за него, потому что очень ждала его первое время, – это тоже одна из причин... Потом уж забыла, жизнь засосала, стало страшно менять свою жизнь. Нет, правда, мне здесь очень хорошо! – радостно воскликнула она, но мне ее радость не передалась, я шарила в сумочке в поисках носового платка...