Было уже за полдень. Мальчишки сбросили жалкое тряпье и осторожно завели лошадей в воду. Сначала долго обмывали конские спины, грязные от степной пыли, а потом уже мылись сами. Только Инисмей залез в воду в одиночку. Чахлый конек пасся на пригорке, пока его хозяин, гнусно ругаясь, шапкой сбивал с себя вшей.
Михра спохватился и прочел короткую молитву – извинение перед Дану, владычицей рек, и волчата, выбежав из воды, растянулись на жесткой траве. Деловитый Атья отдыхал недолго – взяв с собой троих мальчишек, он направился в рощицу неподалеку, чтобы наломать веток на остроги. Наточили рогатки, примотали к остриям лыком – хорошие получились остроги. Атья один среди молодых волков знал, как ловить рыбу, – из бересты он делал лодочку размером с ладонь и привязывал ее на тетиву. На лодочке он ставил горящую лучину. Пустишь такую лодочку на тихую воду – она плывет себе и не тонет. Далеко не уплывает, ведь рыбарь держит ее на тонкой жилке тетивы. Вроде бы детская забава, но в ней – большая хитрость рыболова. Глупая рыба видит отблеск лучины и собирается вокруг лодочки гурьбой, а тут уж в ход идут остроги…
Ашпокай дремал, растянувшись на солнышке, словно кот, когда прибежали испуганные мальчишки: на вершине утеса они нашли дурной знак – пугало. Головой пугалу служил треснувший бараний череп, поверх шеста наброшено рваное черное руно, вымазанное навозом. Мухи густой тучей кружились над ним, и в воздухе стоял горячечный гул.
– Это знак дурного колдовства, – сказал Михра задумчиво. – Модэ так говорит: «Наша река».
– Зачем она им? – вздохнул Ашпокай. – Хунну и рыбы-то не едят.
– Все верно, – улыбнулся Михра. – Если хунну овладеют этим краем, река уйдет: Дану не потерпит такой гнусности.
Пугало сломали и сожгли. Дым разогнал мух, быстро ушла черная гарь, и стало легче дышать. Молодые волки стояли, улыбаясь друг другу и этой маленькой победе над Модэ.
Наступил вечер, рыбари во главе с Атьей ушли со стоянки и поднялись вверх по течению. Вскоре в темноте замаячили огоньки лучин. Ашпокай не мог видеть друзей, но он ясно представлял себе застывшие их фигуры: они стояли неподвижно, держа наизготове остроги. Кому-то из рыболовов вода доходила до икр, кому-то – до пояса, яркими огнями кружились лодочки с горящими лучинами, волчата напряженно вглядывались в мутную воду, где толпились и ворочались бестолково рыбины…
Всплеск! Ашпокай различил сразу – это Атья ударил. Он бил быстро и не промахивался никогда…
– Много огня. Плохо, – вздохнул Ашпокай. – Здесь ведь недавно были хунну.
– Мы все есть хотим, – пожал плечами Михра. – Чем ты велишь завтра волчат кормить?
Ашпокай не знал, что ответить на это. Он уставился в темноту, на рыбацкие огоньки, и молчал долго.
– Знаешь, Ашпокай, – заговорил Михра, – я не говорил тебе, но здесь у меня случилось видение: на льду я увидел – словно отражение! – крыло орла и овечье око. И голос чей-то сказал мне: «Большая у тебя судьба, но у брата твоего судьба много больше». Какой-то бог говорил со мной тогда. Теперь-то я понимаю, что он это про тебя, Ашпокай. Других братьев у меня уже и нет…
Ашпокай недоверчиво хмыкнул, повернулся набок и заснул. Ему редко доводилось спать на земле, и шепот травы быстро убаюкал его, отогнав дурные мысли. Не разбудили его даже довольные крикливые рыбари, вернувшиеся среди ночи с добычей: у Атьи на плече покачивалась связка серебристых рыбин.
Хунну было двое. Они поили лошадей из грязной, размытой ямы. Они возвышались над конями – коренастые, узловатые, бесконечно уродливые. И язык их был смесью гортанного рыка, лая и клекота – так, по крайней мере, казалось Ашпокаю.
Они говорили спокойно, не замечая притаившуюся смерть. Чуть поодаль от этих двоих поднимался глиняный обрыв, взлохмаченный на гребне сухой, ломкой травой. На косогоре, лежа плашмя, затаились молодые охотники.
– Еще есть? – тихо спросил Ашпокай.
– Еще… двое-трое… гляди: вон дымок… – Михра беспокоился, жевал травинку, белая личина торчала над его глазами козырьком, прикрывая глаза от солнца.
Пятеро хунну – это даже не разъезд, это могут быть только голодные пастухи, выехавшие половить зайцев.
Объехать нельзя. Дать бой опасно – вдруг ловушка?
– Волчата ждут, – прошипел Атья, шевелясь где-то рядом в траве.
– Хорошо, – Михра привстал на одно колено, остальные последовали его примеру.
Они выпустили стрелы одновременно. Стрела Ашпокая попала в круп серого мерина, конь встрепенулся. Хунну закричал, падая на землю, – вторая стрела впилась ему в руку. Другой всадник не успел и вскрикнуть – Михра попал ему точно в глотку. Но тут случилось что-то непонятное и непоправимое: из-за глиняной кочки, где только что слабо тянулась серая струйка, вдруг повалил густой, жирный дым. Спустя мгновение молодые волки были уже там. Хунну в синем кафтане вытряхивал в костер остатки какого-то черного порошка. Увидев мальчиков, он закричал, как раненый заяц, и нырнул в густую траву. Там его настигла стрела Атьи.