И тогда мне пришлось сделать то, что я, на свою голову, делаю слишком редко — не промолчать на известную мне тему.
Хотя, по сути, я просто вздохнул:
— Но сколько мужчин еще только мечтает об этом.
— Пространственно, — прошептала девушка, и я не понял: похвалили она мое заявление или поругала…
— …А это вы написали эти картины? — моя новая знакомая обвела взглядом то, что висело на стенах, сделав полуоборот на носочках; и я не стал отнекиваться и честно признался:
— Да.
— А вы — гениальный? — спросила она; и я мог бы ответить: «Еще бы…», но в девушке было что-то то ли серьезное, то ли искреннее, так что ее вопрос заставил меня задуматься:
— Не знаю.
Но, во всяком случае, ругают меня теми же словами, какими ругали Рембрандта, Гойю, Ван Гога, Левитана и Малевича.
— Да, — попыталась посочувствовать мне девушка. — Очень много людей неблагодарных.
— Не переживай, — ответил я девушке.
А потом пояснил свою мысль:
— Для того чтобы было много неблагодарных, прежде всего нужно много людей, которых было бы за что благодарить.
— Вы занимаетесь культурой? — спросила она, скорее ставя галочку в кондуите своей памяти, в графе «Разговор с художником», чем определяясь в миропонимании. И в выражении ее лица было что-то такое, что наводило на мысль о том, что то, кто и чем занимается в жизни, занимало не первое место в том, что ее интересовало.
Но, с другой стороны, еще какое-то «что-то» в ней предложило мне отвечать ей серьезно.
Тем более что она добавила:
— А почему вы это делаете?
Я мог бы сказать:
— Потому что культура формирует страну, — но ответил проще:
— Потому что не хочу, чтобы люди были ширпотребом.
Она еще немного походила глазами по моим картинам и поделилась со мной результатами этого похода:
— Вы, наверное, любите фантастику, если рисуете такие картины. — И я простил ей слово «рисуете»:
— Девочка, для художника в мире не так важно придумывать что-то новое, как важно обдумать то, что уже есть вокруг него. — И она простила мне слово «девочка».
— А вы много работаете?
— Много. — Иногда легче сказать правду, чем соврать. Тем более что поначалу в разговоре с ней я спотыкался не о слова, а только о знаки препинания.
— А я часто ничего не делаю и просто слоняюсь из угла в угол.
— Не ты единственная, девочка, — улыбнулся я.
— А кто еще, например? — спросила она, очевидно, рассчитывая на достойного коллегу по времяпровождению.
И я ответил первым же примером, который пришел мне на ум:
— Например — министр обороны.
— Да-а… — прошептала девушка, явно припоминая то ли — кто такой министр, то ли — кто такая оборона.
И, видимо, решив не перенапрягать свою память, продолжила свои вопросы:
— А почему вы меня ни о чем не спрашиваете? — Такие вопросы всегда двойственны: то ли девушка хотела услышать мой вопрос, то ли она хотела, чтобы я услышал ее ответ.
Впрочем, общение с этой девочкой превращалось в оказию размять мысли в любом случае.
— Какую ты любишь музыку? — спросил я, сбивая ее с толку неожиданностью вопроса.
— Музыку? — нашлась она довольно быстро, покопавшись в соображалках всего пару секунд и, видимо, придя к собственному выводу, что сказать что-то очень современное было бы не ко времени:
— А разве это о чем-нибудь говорит?
— Конечно, — ответил я, потому действительно так считаю. — Это говорит о человеке очень многое.
— Ну, хорошо, — девочка на мгновенье прищурила свою память:
— Я люблю Чайковского.
Ну и о чем это говорят мои слова? — И на это заявление девушки мне пришлось ответить, хотя и с улыбкой, но честно:
— Твои слова говорят о том, что ты — врушка.
Так уж выходило, что наш диалог мы перемежали молчанием, впрочем, малосекундным.
И я спросил вновь:
— А какие книги ты любишь? — И девушка задумалась теперь уже надолго.
Секунды на три:
— Я люблю Достоевского.
— И что из Достоевского тебе нравится больше всего?
Она еще раз подумала и сказала:
— Все.
— Что именно? — довольно бесчувственно не отставал я от бедной девчонки.
И ей пришлось подумать в третий раз подряд:
— Сейчас и не вспомню.
Откровенно говоря, в ее обмане не было ничего страшного.
Из тех, кто любит Достоевского, я не встречал никого, кто бы его читал. А из тех, кто читал Достоевского, я не встречал никого, кто бы его любил.