– Как тебе препод наш?
– Какой?
– Ну этот, симпатичный.
– А, неухоженный такой, как бродяжка? В этой своей ужасной майке?
– Да-да, он.
– Иван Алексеевич!
Я вздрогнул, как будто они меня обнаружили и зовут. Но нет.
– Точно! Ванюша… Ванюта… Ванюлечка… Стоит такой, рассказывает нам какой-то бред. А мне так хочется подойти и обнять его!
– Да, он такой киска.
Студентки уходят. Я весь красный от напряжения. Боже, думаю я, что же это происходит! Вокруг столько прекрасных девушек, которые просто жаждут общения со мной, а я – преподаватель этики! – стою в женском туалете и дрочу на робота.
***
С Машей (той самой, что приняла меня вначале за студента) мы стали играть в гляделки. Это такая очень интересная игра, которая возможна только в том случае, ели оба участника друг другу интересны.
На перемене студенты выходят во двор покурить. Они собираются в стайки, и весело болтают о чём-то. Я тоже выхожу в надежде увидеть Машу. Но я не встаю с ними, я прохожу вглубь двора, где удобные лакированные скамейки, и сажусь. По пути к скамейкам я не смотрю по сторонам, как будто мне дела нет ни до кого.
Я не торопясь закуриваю, откидываюсь на спинку, вытягиваю ноги и выпускаю струю дыма в небо. Мне кажется, что я просто прекрасен – такой молодой, красивый, вальяжный на этой скамейке. И уже тогда я начинаю смотреть на Машу. Я нахожу её в толпе и больше не свожу с неё своих глаз. Я чувствую по её реакции, что так можно делать – она отвечает мне взаимностью и тоже смотрит на меня, почти всё время, пока идёт перемена, лишь изредка отрываясь, чтобы перекинутся парой слов с однокурсниками и красиво улыбнутся. Улыбнуться – как я хорошо понимаю – исключительно для меня.
Бывает, я тоже улыбаюсь, прямо ей в глаза, в надежде потрясти её моим обаянием.
Иногда, чтобы заставить её ревновать, я начинаю беседу с какой-нибудь другой привлекательной студенткой. Много смеюсь, шучу и всё такое. Хотя не уверен, что она ревнует.
Потом звенит звонок, и студенты уходят.
Кстати, когда она стоит одна, я не подхожу к ней, а просто гляжу. И она тоже не подходит, наверное, стесняется.
Что-то мне подсказывает в глубине души, что Маша у меня в кармане.
***
Я помню из детства один эпизод, который, похоже, навсегда останется со мной. В своих мыслях я постоянно к нему возвращаюсь. Это случилось, когда в ООН Искусственный интеллект уравняли с человеческим разумом. С этого момента любое использование роботов в личных целях рассматривали как уголовное преступление.
Мы с мамой шли по холодной осенней улице. Падал снег. Вдруг из-за угла выбежали люди с молотками, дрелями и ломами и напали на прохожего. Они опрокинули его на асфальт и стали бить.
Мы с мамой в страхе остановились в нескольких шагах перед ними. Я видел, как из его искорёженной головы вылетают осколки микросхем, а стеклянный глаз повис на разноцветных проводках. Робот дергал руками, ногами и головой, но совсем не как человек. Он не пытался защищаться, а только вот так вот нелепо дергался.
– На, на, сука! – кричали мужики, сверля его, рубя, и протыкая.
Наконец один из них с размаху воткнул ему в живот лом. Хрустнул позвоночник и робот замер.
– Ещё одного вырубили! – радостно закричали они.
Потом внимательно посмотрели на нас и тот, который с ломом, добродушно так, по-отцовски, сказал:
– Паренёк, это ради твоего будущего, понимаешь?
Я кивнул. И они пошли дальше, искать других роботов.
***
Мария Петровна опять вызывала меня! Ну что докопалась, что ей надо? Было как раз время после обеда и я с кофе перешёл на кальвадос. Выпил с моим другом деканом только рюмки четыре. И тут звонок:
– Иван Алексеевич! Зайдите!
Я встал. Ладно, думаю, сейчас разберусь. Алкоголь придаёт уверенности и дерзости.
– Налей на посошок, – говорю другу. – Я скоро.
– Давай, давай, – хихикает он под очками, – удачи!
Я захожу к ней решительно, и без всякого приветствия говорю с порога:
– В чём дело?
Эта сука надевает очки и презрительно (презрительно!) оглядывает меня с ног до головы. Потом приглашает:
– Садитесь!
Я стремительно приближаюсь и сажусь:
– Ну?
– Иван Алексеевич, мы с вами работаем в серьёзном учреждении. Вы думали о том, что своим видом, поведением мы подаём пример молодому поколению?
– Давайте ближе к делу, – резко говорю я, хотя и понял уже, к чему она клонит.
– Ближе? Хорошо. Вы одеты как бомж. Ваши джинсы рваные и грязные. На кроссовки страшно смотреть. А майка? Что это за майка? Она, если я ошибаюсь, поправьте, называется «алкоголи́к»?