– Алкоголичка, – поправляю я.
– Очень символично!
– На что вы намекаете?
– На то, что от вас пахнет перегаром!
Я нервно дёргаюсь:
– Это уже слишком! Вы не можете этого чувствовать! У вас нет обоняния, вы робот! Или вы меня за идиота принимаете?
– Вы правы, обоняния нет. Зато по вашему виду я легко могу определить, что вы уже выпили сегодня чего-то крепкого. Водка? Коньяк? Или?..
– Вы ошибаетесь! – возмутился я. – Ничего я не пил! На рабочем что ли месте? Как вы смеете?!
– Почему вы покраснели?
Она опять сверлит меня своими глазами-камерами. Кажется, что они, как суперчувствительные объективы, подмечают малейшие изменения во мне.
– Не ваше дело, – отвечаю я. – И вообще, Егора Мотельевича всё устраивает. А насколько мне известно, он здесь главный, а не вы.
Она молчит. Чёрт, это её молчание ужасно нервирует меня. Она что-то вычисляет. Наиболее эффективную реакцию в данной ситуации. Но сейчас особенно долго. Она прямо застыла, смотрит на меня неотрывно, и ровно раз в пять секунд моргает. В такие моменты сразу видно кто есть кто: кто человек, а кто робот. Мне становится страшно – а если её заклинило и она сломалась? Произошёл сбой, короткое замыкание, и теперь она может повести себя не рационально. Например, прыгнуть на меня и задушить в титановых объятиях.
– Эй! – говорю я, чуть подавшись вперёд и помахивая рукой перед её глазами.
– Вы совсем что ли? – спрашивает она. – Вы что себе позволяете?
– Извините, – смущаюсь я.
– Ладно, – улыбается она.
И добавляет:
– Иди.
***
Боже мой, эта улыбка и это вот «иди» совершенно сбивают меня с толку! Почему она перешла на «ты»? Я ничего не понимаю. Я выхожу от неё очень возбуждённый и с безумными глазами бегу вниз. В паху лёгкая боль, тело в мурашках.
Я врываюсь в туалет, забегаю в кабинку и вижу над сливным бачком приклеенное объявление:
– Уважамы припадаватили! Убедителна просьба в туалети не драчить!
Я мигом вылетаю и испуганно оглядываюсь. Никого нет.
Поднимаюсь к себе, заходя в кабинет, говорю:
– Анечка, загляни ко мне.
***
Как-то у нас накрывали стол. По какому-то поводу, я уже не помню, может и без повода. И мой друг, декан психологического факультета, принёс большую банку красной икры, где-то на полкилограмма.
– Ммм, – говорю я, – люблю, кстати, красную, икру. Хорошая?
– Ещё бы, – отвечает друг, – чавыча! Попробуй.
И даёт мне ложку.
Ну, я взял банку, ложку, встал у косого окна, выходящего через крышу прямо во двор, и стал пробовать. Боже, а там снаружи какая красота! Осень разноцветная, небо в холодных голубых прогалинах, обрамлённых серой пеной облаков. Студенты, взъерошенные точно воробьи, жмутся в кучки и как будто клюют что-то, а на самом деле просто курят. И доносится едва слышно их нежное щебетание: «бля-бля-бля, бля-бля-бля…» И, как это бывает иногда, когда неким внутренним зрением ты вдруг видишь подлинную основу мира, он преображается и расцветает для тебя чудесными красками…
– Иван, а ты чего, – слышу я голос друга, – всю икру что ли сожрал?
Смотрю, и в самом деле – сожрал, всю. А стол уже почти накрыт.
– Извините, – потупился я, – задумался.
***
Периодически у нас проходит учёный совет, на котором руководители подразделений отчитываются в проделанной работе.
И вот, через год после моего вступления в должность пришла пора отчитываться и мне. А я, признаться, очень упростил процесс работы в аспирантуре. От предыдущего начальника осталась кипа бумаг, в которые я совершенно не хотел вникать. Я на них даже ни разу не взглянул. Они так и пролежали весь год на столе, покрывшись пеплом и отпечатками чашек с кофе.
На учёном совете, когда настала моя очередь, я вышел и встал за кафедру. Почему-то я был в майке, джинсах и кроссовках, хотя все остальные сидели в костюмах. Кого-то это возмутило, коллеги стали шептать друг другу в ухо: посмотрите, типа, на этого.
Ректор меня представил.
– Иван Алексеевич, ну, расскажите нам, пожалуйста, о том, как обстоят дела в возглавляемой вами аспирантуре.
Честно говоря, к выступлению я не готовился. Не имея нужного опыта, я совершенно не знал, что в таких случаях говорят. Поэтому я просто сказал:
– Дела в аспирантуре обстоят отлично.
И замолчал, глядя в зал. Зал тоже молчал, молчал и президиум во главе с ректором. Через минуту, когда стало ясно, что я не собираюсь продолжать, ректор обернулся ко мне, и спросил:
– Иван, это всё?
– Да, всё, – кивнул я.
Егор Мотельевич после этого случая говорил:
– У всех бы так, как в аспирантуре!