Ей негде жить и нечего есть. Это крошечная, одинокая, заблудшая душа, бредущая каким-то из млечных путей искать свою Африку. Ей нечем было привязаться к этому миру. У него, Влада, было любимое дело, а у неё — ничего.
Влад не знал, откуда взялись в голове эти мысли. Он отступил на шаг, а потом, приняв для себя вышесказанное, посочувствовав женщине и заодно себе, решительно сделал два шага вперёд.
— Поднимайся.
Он пошевелил бродяжку ногой, и та обратила к нему лицо. Она проснулась, но, казалось, прибывала в каком-то неосознанном состоянии. С десяток секунд Влад рассматривал синяки под глазами, словно введённые шприцами под кожу годы жизни, а потом пнул сильнее.
— Убирайся. Я здесь живу.
Женщина зашлёпала губами. Влад не понял ни слова.
О, он жалел эту женщину всем сердцем. Она не виновата, что звёзды на её половине неба попадались редко и всё какие-то мелкие, словно крупицы манки. Что с такими делать? Даже каши не сваришь. Она не виновата, что он нашёл эту каморку раньше и имеет на неё, по сути, столько же прав, что и любой бездомный. Но вместе с тем знал, что делает всё правильно.
Пинками он поднял на ноги бродяжку и выгнал её за дверь. Ничего не случится, если она переночует в темноте. Там хоть и высокая влажность и топит далеко не так, как здесь, но возле котла вполне можно провести ночь…
Перегаром воняло неимоверно. Влад приотворил окно, веником собрал в кучу корки и, смочив тряпку, убрал следы блевотины. Выставил ведро с тряпкой за дверь. Оттуда ему мерещились завывания обиженной, хотя когда он прислушивался, становилось тихо.
Как и почти любой другой вечер в жизни Влада, этот закончился работой. Слава Богу, наброски незваная гостья пощадила. В голове Влада вертелась идея платья (или мужского костюма), которое бы полностью имитировало газеты. Не благородные Guardian или New York Times, или российские аналоги (хотя прессу Влад не читал и о благородных российских газетах слыхом не слыхивал), а самую наижелтейшую жёлтую прессу. С пошловато-цветными первыми страницами и будто бы сделанной из туалетной бумаги сердцевиной. Чтобы там красовались заголовки вроде «Археологи обнаружили стоянку первобытного автомобиля» и «Болезнь Паркинсона как дополнительный источник электроэнергии». Макулатуру, попросту говоря. И на ощупь, на ощупь оно непременно должно быть как газеты! Так же шуршать, так же пахнуть, стоить недорого… и, конечно же, рваться. Такое платье непременно должны мечтать порвать на клочки!
Не чувствуя сквозняка из приоткрытой форточки, Влад рисовал до поздней ночи, а потом, не расстилая простыни и укрывшись с головой одеялом, уснул.
К утру события предыдущего вечера выветрились из его головы. И только к вечеру уже прошедшего дня он обнаружил, что женщина всё ещё здесь, когда нагруженный пакетами с продуктами чуть не споткнулся о её голову. Она спала, прижавшись к стене. Котёл по-прежнему натужно пыхтел, закачивая в кровеносную систему дома тепло.
Влад помолчал, потоптался на месте и, обогнув её по широкой дуге, проследовал к себе. Провёл беспокойную ночь и наутро первым делом выглянул удостоверится, что ночная его гостья всё на том же месте. Прислушался, пытаясь различить дыхание, но когда приблизился, обнаружил, что тело уже остыло. Стало грязью, которую сложно было как-то ассоциировать с живым человеком. Влад не стал подходить, чтобы в чём-то удостовериться и что-то для себя уяснить. Он закрыл свою дверь, загородил её тумбочкой, так, чтобы нельзя было открыть снаружи. Когда сюда заглянут в следующий раз ребята, чтобы проверить котёл или откачать откуда-нибудь влагу? Хоть кто-нибудь? Может, придётся сидеть здесь до весны.
Он просидел в добровольном заточении почти два дня. Ничего не рисовал — сидел, притянув колени к подбородку, и думал. Обсасывал, словно кость, одну-единственную мысль: зачем же такое значение придают смерти? Почему её называют концом всего? Ложь! Что она такое, как не мазок краски к полотну мироощущения каждого человека?..
Если бы он мог сейчас поговорить с отцом! Из какого бы мирового океана истины тот не черпал во сне свои мысли, Владу бы они очень пригодились.
Еды хватало, туалетом послужило ведро, которое он после короткого колебания втянул внутрь. Слава Богу, по-большому не хотелось.
Наконец, кто-то пришёл. Может быть, привлёчённый запахом разложения. Здесь, за дверью, Влад тоже его чувствовал. Коротко выругался и пропал. Снова часы ожидания, солнце за окном перебралось на эту сторону дома, чтобы озарить безымянные, укрытые снегом кусты на газоне.
В другой раз людей пришло больше. Тихо и профессионально они вытащили тело (Влад слышал, как звякали носилки), а потом прочесали весь подвал, подсвечивая себе фонариками. Дверь, за которой скрывался Влад, не смогла укрыться от внимательных глаз. Её дёрнули раз, другой. Спина Влада, деревянная от долгого сидения в одном положении, едва почувствовала толчок. Один человек сказал другому: «Заперто». А потом… потом в дверь постучали.