У Влада пропустило удар сердце. Они знают, что он здесь?
— Ага, так тебе и открыли. Полная комната трупиков, и держат с той стороны дверь, — насмешливо сказал второй, и Влад отчего-то сразу представил себе у говорящего светлые волосы. Он подумал: «Светлые парики — вот, что нужно людям. Ощущение, что волосы у тебя цвета подсолнечного масла, освобождает, позволяет высмеивать даже тему смерти — при том, что касаешься её лично. Каждый должен иметь право на светлый парик».
Конечно же, эти двое не стали ломать дверь. Наверняка подумали, что это какое-то хозяйственное помещение, а раз заперто — значит, так надо. Не смутило их даже отсутствие висячего замка на скобах.
Когда они ушли, Влад выбирался наружу, как очнувшийся после спячки зверь выбирается из берлоги. В голове мутилось, тысячи запахов штурмовали его сознание, знакомые, но будто подновлённые, подкрашенные точными профессиональными движениями. Но сильнее других был запах тлена. Он сидел глубоко, очень глубоко в ноздрях. Это запах тела той немытой бедняжки, запах осени, что загнала его, медведя, в нору. От этого запаха хотелось рычать и бросаться на прохожих. Именно там и тогда Влад решил, что станет Санчо Панса Дон Кихота по имени Тлен, верным ему до смерти вассалом.
Первый манекен Влад притащил к себе спустя два месяца после того, как устроился в театральную мастерскую. Швейная машинка к тому времени у него уже была — массивный агрегат раннего советского производства, отчаянно стучащий при работе и похожий на нефтяную платформу. Чтобы её сюда доставить, потребовалось разбирать на части и собирать потом вновь.
Вместо доски для эскизов Влад использовал стену, скотчем лепя к ней бумагу.
Первый манекен, как и все последующие, был калечным: безруким и всего на одной ноге. Такой нашёлся в загашнике у Виктора, и он с радостью с ним расстался.
— Зачем он тебе? — наставник уже знал, что Влад живёт один, правда, даже не догадывался, где. — Я понимаю, что молодому человеку не очень уютно в одиночестве, но такая компания… хмм…
— Буду шить одежду, — ответил Влад.
Виктор коротко взглянул на него и ничего не сказал.
Первый же посторонний человек, который оказался по приглашению Влада в его коморке, заметил:
— Посмотри на себя! Ты в лучших традициях китайцев. Шьёшь вещи в подвале.
Это молодой человек по имени Савелий.
Перед тем, как взяться за карандаш и лекала, допивая вечерний кофе (чтобы сэкономить денег, Влад не ужинал, разве что, позволял себе чашку-другую напитка), Влад не раз спрашивал себя: куда приведёт в конце концов его вторжение в вотчину моли и всяких скандальных личностей, которые живут в пентхаузах, плавают в облаках духов и ни про какой подвал слыхом не слыхивали. Что он, Влад, для себя хочет? Славы? Денег?
В конце концов, после многих часов раздумий, он признался себе, что цели его весьма постыдны, вскормлены на упрямстве и эгоизме: «Я был лишён возможности в открытую рассматривать картинки из глянцевых журналов, — сказал себе Влад. — И теперь, когда ни одна живая душа мне не указ, отрываюсь, как могу».
Дизайн первого платья, которым Влад занимался от начала до конца, используя все полученные в двух мастерских навыки, был вдохновлён кустом акации, что рос над самым его окошком, нарезая солнечный свет на дольки. В нём не было ничего прекрасного, а у Влада не было слов, чтобы описать, почему с течением времени этот куст начал вызывать в нём такой дикий восторг. Ветки его были обглоданы котами, листья и соцветия покрывали слои пыли. Корневая система вся наружу, точно кость в глубокой ране, и уже подточена насекомыми. Тем не менее Влад кропотливо перенёс все эти детали на одежду: рукав там должен быть только один, юбка висит лоскутами, где-то длинными и похожими по форме на язык ящерицы, а где-то непозволительно короткими. Ткань он подобрал бледно-зелёного цвета, а потом сделал странную вещь — развесил её по веткам того самого куста. За добрых четыре дня июньское городское солнце пропитало её своей пылью, а Влад тем временем рисовал и занимался мерками, которые предоставила единственная его близкая знакомая — тот самый калечный манекен.
Отложив лекала, он засел за машинку. Швы получались грязные и кривые, часто приходилось брать в руки ножницы и переделывать. Работа на такой машинке — всё равно, что пилотирование истребителя. Пару раз Влад подумывал оставить платье таким, какое оно получается: кривым, с отчего-то разного размера плечами, — ведь и куст не верх эстетичности, посмотреть только на эти ужасные наросты на ветвях, — но в конце концов приходил к выводу, что в таком случае оно не налезет даже на манекен. И, закусив губу, распарывал шов.