Кажется, задуманное Юлей мероприятие прошло сносно. Влад решил воздерживаться от оценок: за него отлично справятся друзья. Рустам выглядел так, будто с плеч рухнула огромная гора, громогласно зазывал всех пойти пить пиво, его приглашение с удовольствием принял Савелий. Вдвоём, силой своего совокупного обаяния, они бы, конечно, заарканили Влада, но он уже исчез. Юлия, оставшись единственной распорядительницей вечера, заполняла хрустальный аквариум с золотистыми рыбками пригодной для жизни водой, то есть мартини пополам с вином и шампанским. Мужчины полагали, что ей это вполне удастся, а сами предпочли расслабленный вечер в баре за углом, или — в случае Влада, — медитирование на потолок в ванной.
По итогам этого вечера у Юли были для Влада новости. Сказать их она долго собралась с духом, но по тому, как отражался в гранях её лица свет, по фарфоровому звону где-то в животе, даже Влад чувствовал, что что-то поменялось со дня презентации.
— Я сделала без твоего ведома одну вещь, — сказала она наконец.
Один из длинных дней в компании своего подопечного, плавно ниспадающих в вечер. Вечера у Влада всегда казались одинаковыми: он проектировал их заранее, продумывая до мелочей даже положение своего тела на стуле. Каждый раз по-разному распределялись скрипы и почти бессознательные движения, но каждый раз Юлия думала, что если бы не её пристрастность, легко было бы не заметить разницу между тем днём и этим. Когда он ничего не рисовал или не рылся в своих коробках с мусором, он сидел, сгорбившись, за столом, перебирая, точно чётки, какие-то мысли.
Влад же, в свою очередь, пытался запихать себя в болото рутины. Без пощады, с головой, чтобы не он уже толкал процесс, а сам процесс захватил бы его и увлёк за собой. Юлия делает для него очень много, но её присутствие делает невозможными многие вещи: призрачные, бездумные, интуитивные, природу которых он сам толком не понимал. Юля бы удивилась: когда Влад один, стул вовсе не погружается под его весом в пол, а напротив, терял долю своего веса в энергетических потоках, что струились от одного окна к другому. Когда Влад один, всё вокруг полнится звуками: по карнизу скачут и кричат вороны, с сухим треском, с каким проявляется статическое электричество, отстают от стен обои, плачет этажом ниже ребёнок, как будто не ребёнок вовсе, а скрипичный музыкальный инструмент, и Влад слушает игру мастера задумчиво, как будто хочет запомнить и переписать потом в нотную тетрадь (Сав, который немного знаком с теорией музыки, приписал бы: «Инструменты — младенец — тон — до-мажор…»). Вот уже занят другим: ищет в стене ванной комнаты дыру в иной мир или жжёт свечи, как будто отключили свет. Грохнувшись на пол, рассматривает сквозь стеклянный потолок звёзды и обводит их воображаемым маркером. А потом всё смещается: меняется ландшафт облаков, как будто прошёл не один десяток тысяч лет, и в этих кольцах, словно границах старинных городов, уже не звёзды — пустошь. Телевизор в это время не работает. Он работает, когда рядом Юлия, наполняет комнату многими и многими людьми, чтобы сделать деятельное её присутствие менее заметным, и Влад иногда думает, что это, своего рода, знак проникновения одного его мира в другой: ведь в присутствии Юли он не смог бы починить ни этот пресловутый «Горизонт», ни проигрыватель пластинок, который тоже как-то называется, вот досада, вылетело из головы…
Манекены из числа вещей того же порядка. Они больше не двигались по комнате, но жизнь из них никуда не делась: движения ушли под пластиковую кожу, будто там свили себе гнёзда целые выводки мышей.
Об этих манекенах Юля сказала:
— Может, увести их в студию? Ты всё равно здесь ничего не шьёшь. Да и места они занимают достаточно.
— Наверное, нет, — сказал Влад.
Юлия настаивает, но Влад отнекивается, ссылаясь на то, что с детства привык к тесноте.
— Если хочешь знать, — наконец, говорит он и шлёпает обеими ладонями по столу, — мама пеленала меня так плотно, что я теперь жить не могу без тесноты. И сам иногда кутаюсь в пододеяльник.
От такого откровения Юлия замолчала: из солонки Владового мнения в блюдо жизни, которое она готовит, просыпалось слишком много соли.
— Оставь его в покое, — насмешливо говорит Савелий. — Когда никого нет, он с ними разговаривает и играется. Ты же не хочешь лишить его единственной компании, которая понимает его на все сто?
— Нет, — мямлит Юля.
На этом поползновения до Владовых сожителей закончились.
Из той коллекции, которую Влад собрал в Уганде, около половины осталось жить с ним. Юля предусмотрительно не стала заикаться о том, чтобы утилизировать отходы, хотя не раз и не два спотыкалась о них в прихожей. Мода и традиции — странная штука, но ещё страннее их влияние на человека. Наверняка до Влада на выгоревшем континенте побывал не один дизайнер одежды, но вряд ли их профессиональная активность входила в границы городов и крупных человеческих поселений. Даже Эдгар, узнав, что он, Влад, модельер, предложил ему отбыть следующим же автобусом до деревни папуасов «которые иногда даже едят людей», и, когда Влад отказался, искренне обрадовался.