— У нее список есть того, что она любит!
Наталья глянула на меня строго, он на нее — пристально. И темы не продолжил.
— Пора, — не допив чашки чая, вдруг сказала она, — идти пора.
— Я вас провожу.
— Проводите, — она улыбнулась. Лицо ее раскраснелось, глаза сверкали, она казалась настоящей красавицей.
Он в прихожей подал мне плащ, ей — черное ее пальто.
— Подождите, я забыл ключи от машины.
— Может, Алина унесла? — шепнула я Наталье.
— Да ну.
— Девка-то противная.
Но он уже возвратился с ключами в руках, он поигрывал ими и странно и криво улыбался.
— Ну, вперед!
— Вперед, — кивнула я. А Наталья вышла из дверей молча.
И мы шли по той же асфальтированной дорожке, и опять шуршали листья, но уже унесло со скамейки пергаментного старика, а вместо него сидела парочка, джинсовая и лохматая, я дважды на них оглянулась, и маленькая косолапая дворняга некоторое время бежала за нами, и Наталья шла, отчужденная и загадочная, а Игорь, полусклонившись к ней, что-то говорил на ходу приглушенно, и мне, представьте, вдруг стало обидно, что он не со мной говорит так мягко и тихо, а с ней, с этой девицей, похожей на киплинговскую кошку, что бродит, бродит, бродит по жизни…
Мы дошли до метро.
— Смотрите, а то я вас подвезу, — проговорил он. И я поняла, что она уже успела от его услуг отказаться.
— На метро быстрее, — она очаровательно улыбнулась.
— Слушайте, Наташенька, — сказал Игорь громко, уже не таясь меня, — через четыре дня я еду на охоту, на три месяца, вернусь лишь к Новому году и то всего на две недели. У меня есть к вам предложение — поехали со мной!
— Она работает, — сказала я быстро, — она же архитектор, а не свободная художница.
— Ну и что, — голос его чуть сел, он засмеялся. — Ну и что — уволится и поедет. Я буду ее кормить.
— Спасибо, но вряд ли… — Она улыбнулась. — У меня ведь, к сожалению, есть и свои планы.
— Перечеркните все планы к черту!
— А кроме того, я — против любой охоты.
— Вы просто не знаете, что это такое!
— Скорее! — внезапно для самой себя крикнула я, хватая Наталью под руку. — Игорь, пока!
— Подумайте, Наташа, я вам завтра позвоню!
На меня он не глянул.
Мы вышли в центре, и голубой свет витрин мгновенно сделал наши лица похожими на кукольные личики манекенов.
— Зайдем ко мне, кофе попьем? Я поняла: ей хочется поболтать об Игоре. И я была, если признаться честно, не против.
— Купим пирожные и пойдем ко мне.
Покупать она всегда предпочитала на свои деньги.
— А пирожные все какие-то на вид несвежие, — оглядев витрины, огорчилась я. — Только пирог с курагой выглядит аппетитно.
— Ладно, — она весело махнула рукой
— Зато он и правда очень вкусный, — продавщица, полная и уютная, как тахта, улыбнулась Наталье.
— Спасибо.
Во дворе ее дома белел заглохший фонтан, каменный его цветок из-за отбитых кое-где лепестков больше походил на половинку гигантской яичной скорлупы, возле которой, словно два муравья, сплелись парень и девушка.
— Фонтан заглох, — проговорила Наталья задумчиво, — и в этом грустный символ нашего времени — символ отсутствия любви.
— Но они все равно целуются, — сказала я, признаться не очень понимая, что она имеет в виду.
— Потому-то и грустно…
— ?
— …вообще, множество людей только потому обнимаются, целуются, что так принято, так заведено в людском сообществе — нужно соединяться в семьи, рожать и растить детей…
— А ты сама-то хочешь выйти замуж? — в лоб спросила я. Мы уже поднялись по лестнице к ее двери, на которой не значилось номера.
Сверху бесшумно стекла темная кошка, на секунду застыла возле нас, сверкнув зелеными глазами, и так же неслышно исчезла.
— Стекла и пропала, — сказала Наталья. И достала из сумочки ключ.
— Не отвечаешь!
— Может быть, и хочу.
В ее однокомнатной квартире почему-то тонко пахло сиренью. Я сняла плащ, она пальто. В зеркале появилось и исчезло ее лицо.
— А, может быть, и не хочу.
Комната походила на кабинет: книги, книги, в вазе цветы, а на стене картины и несколько рисунков зданий.
— Я — плохой архитектор, — вдруг сказала она, прочитав мои мысли — я как раз подумала об ее архитектурном таланте, — я хорошо придумываю, но не люблю исполнять. — Она забавно высунула кончик языка. — Мне скучно чертить и разрабатывать детали, зато сама идея, как правило, пользуется у меня страшной популярностью, я не хвастаю, честное слово. Мне даже предлагали продавать идеи одной крупной компании. Но я отказалась.
Рассказывая, она успела сварить кофе, принести чашки, поставить их и пирог на голубом блюде на небольшой журнальный столик.
— Почему ты отказалась? — Я вытянула ноги на диване, накрытом клетчатым пледом. — Было бы много денег.
— Шеф был неприятный, типичный делец, вот если б его убрали…
— Ты — как мафиози.
Она засмеялась. Просто закатилась. Господи, подумалось мне, а ведь все лжет — и вовсе ей не смешно.
— Ты считаешь, что мне не смешно, а я смеюсь, — неожиданно сказала она, прищурясь.
— Ничего я такого не подумала.
— А мне и в самом деле смешно, кем только меня не представляли, одни видят во мне монахиню, другие… — Она хмыкнула. — Кому я кажусь современной стервой (я покраснела), а кому… — Она вдруг задумалась, помолчала. — Один знакомый поэт сказал мне недавно, что я — поэзия.
— Муза?
— Нет, не муза, а поэзия: я появляюсь, чтобы исчезнуть, едва во мне перестают нуждаться. — Она села и рассеянно провела ладонью по зеркальной глади стола. У соседей за стеной заплакал ребенок.
— А этот Игорь — вполне, — без перехода заговорила она совсем другим тоном. — Худой, высокий, светловолосый. — Голос ее стал ниже, глаза сверкнули. — Асимметричное лицо. Нет, ты обратила внимание — совершенно асимметричный? значит, дисгармоничный: умом хочет сделать одно, а захлестнут чувства, сделает совсем другое. Глаза жесткие и… — она задумалась, — точно у волка, а волки — очень архетипны, у меня был знакомый психолог, сам круглый дурак, но книги хорошие приносил, ты читала о древних праобразах в коллективном бессознательном нашей психики, нет? вот, смотри, волк — животное, но как бы и собственный праобраз, и в его глазах…
А телефончик-то Игорю успела дать!
— …ум, а не только инстинкт, и этот, охотник, такой же чуткий, как волк, такой же осторожный, умный… очень чуткий.
Вот, что тебя интересует!
— Пей, пей кофе, — она улыбнулась мечтательно, — а то я тебя кормлю баснями, а кофе остывает.
— Так понравился тебе он? — Мой голос чуть дрогнул отчего-то.
Не люблю я тебя сейчас почему-то, Наталья!
— С ним можно было бы жить на две квартиры, — она не ответила прямо на мой вопрос, — зачем разрушать его милый гаремчик? Мне его малютки мешать не будут. Я стану заниматься своими делами, домики придумывать, а он своими. Позвонит мне — дорогая, а не сходить ли нам в гости? — Конечно, милый, с удовольствием. Ему, по-моему, важно, чтобы жену можно было вывести в свет. Придем, я стану молча поглядывать на его приятелей, поскольку молчаливая женщина — вожделенная мечта каждого мужчины. По крайней мере так учит нас литература. Приятели помрут от зависти! — Она засмеялась и откусила пирога. — Кстати, мою бабушку дед брал в тайгу, учил стрелять: она — не буду! он — стреляй! она — ни за что! боюсь! Он тогда свое ружье на нее наставил, прицелился, говорит — стреляй, Лулочка, а то!. Она выстрелила куда попало и никуда, разумеется, не попала!. — Наталья разрезвилась, щеки ее горели, глаза искрились смехом.
— Он привезет шубку тебе, — сказала я, — из песцов или из чернобурок.
— Еще бы!
Я почувствовала себя вдруг двуличной лисой.
— Вы будете с ним весьма неплохо смотреться!
— Ты считаешь?
— Прекрасная пара: высокие, стройные, зеленоглазые! (А я — стройная брюнетка с длинными ногами…)