— Ну, вам, Александр Борисович, конечно, виднее, — в голосе Ирины Генриховны зазвучала прежняя язвинка. — Но уверяю вас, если вы задержитесь у этой мыши до утра…
— Туда и обратно, — чмокнув жену в щеку, повеселел Турецкий. — Если хочешь, я даже могу привезти ее к нам.
— А вот этого совсем не надо, — укоротила его порыв Ирина Генриховна. — Все что угодно, но только не дружба семьями. Не мне тебе рассказывать, чем все это кончается.
Припарковавшись напротив подъезда, Турецкий покосился на светящееся окно четвертого этажа, в котором просматривался женский силуэт, и, уже выбираясь из машины, помахал Марине рукой. Открывай, мол, свои приехали.
Желая лишний раз перепровериться, пешком поднялся на нужный этаж, осмотрелся еще раз и только после этого нажал кнопочку звонка. Прислушался к легким, стремительным шагам, раздавшимся за дверью.
Настороженная тишина и наконец столь же испуганно-настороженный голос:
— Александр Борисович?
— Лихо! — буркнул под нос Турецкий, и если еще до этого у него было намерение перевести женские страхи в легкую шутку, то теперь он уже действительно поверил в нечто такое, что заставило Марину приглушить голос, хотя она и знала, что за дверью стоит он, Александр Борисович Турецкий. Теперь уже он сам почувствовал некоторое волнение, пожалев в душе, что не взял с собой того же Агеева, Голованова или Плетнева.
— Открывайте, Марина, я.
Послышалось бряцанье сбрасываемой цепочки, и почти в это же мгновение распахнулась дверь.
В полутемной прихожей стояла Марина, и Турецкий не мог не поразиться происшедшей с ней перемене. Днем ему открывала дверь хоть и напуганная, но все-таки уверенная в себе молодая красивая женщина, а теперь он видел перед собой нечто отдаленно похожее на прежнюю Марину Фокину, блистательную актрису, которой сулили звездное будущее.
Испуганно-затравленный взгляд, какая-то детская сморщенность на лице и вжатые плечи, словно все это время она ожидала удара.
— Господи, наконец-то! — воскликнула она. — Я уж думала, что с ума сойду, пока ждала вас.
— Я и так на всех парах, — пробурчал Турецкий, всматриваясь в приглушенную темноту вытянутого узкого коридорчика, по правую сторону которого смутно просматривалась плотно прикрытая дверь, покрашенная масляной краской.
— Да, спасибо! — засуетилась Марина. — Я уж и так подумала, не обременяю ли вас, но… право…
— Господи, да о чем речь! — проявил галантность Турецкий. — Я ведь сам попросил вас звонить мне в любое время.
— Оно, конечно, — развела руками Марина, — но, право, неудобно как-то. Ночь… да и жена ваша неизвестно как на все это посмотрит. Я бы лично…
Уже по тому, как она закрутила последнюю фразу, чувствовалось, что она немного успокоилась, отходя от недавнего страха, и в ней просыпается прежняя драматическая актриса. И это было хорошо. По крайней мере, не надо было отпаивать ее валерьянкой, которую Александр Борисович прихватил с собой. И это ее состояние надо было как-то поддерживать.
— Ночь… Разве ж это ночь? — сгусарил Турецкий. — А насчет моей жены, так она не просто умная женщина, она очень умная женщина, к тому же психолог-криминалист.
— Даже так? — удивилась Марина. — А мне показалось, когда я ее увидела в вашем офисе…
— Что, слишком утонченная для подобной профессии? — ухмыльнулся Турецкий. — Возможно, вы и правы. Криминалист-психолог проснулся в ней совсем недавно, несколько лет назад, а вообще-то она у меня музыкант, преподает в Гнесинке.
Удивлению Марины, казалось, не будет конца, и это тоже было очень хорошо.
— Ну так что, рассказывайте, что у вас случилось? — покосившись на едва освещенный коридорчик, произнес Турецкий. — И если можно, с самого начала.
Все-таки она была прекрасной актрисой, невольно отметил Турецкий. Хотя, возможно, все ее чувства, даже помимо ее воли, отражались на ее лице. Просяще-испуганное выражение жизнью обиженного колобка и моментальный уход в себя.
— Я даже, право, не знаю, — приглушенным голосом произнесла Марина, — но… В общем, сначала какой-то непонятный страх от того, что что-то должно случиться со мной, и как бы предчувствие приближающейся опасности.
Она замолчала, и в ее глазах появилось почти детское выражение просьбы о пощаде.
— Возможно, конечно, это покажется вам дурью и страхом полусумасшедшей психопатки, но поверьте мне…
— Боже упаси! — остановил ее Турецкий. — Все это мне знакомо, и я не приехал бы к вам, если бы считал вас просто взбалмошной женщиной.