Димон последний раз глубоко вдохнул и шумно выпустил из легких воздух.
– Да, до поверки успею. А все-таки это здорово. Я тебе благодарен, Крот, чесслово.
Друзья пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Тяжелый длинный день заканчивался.
Ира проснулась неожиданно и несколько минут вползала в реальность по какой-то мягкой, мокрой и скользкой поверхности. Она только что закрыла глаза, и в палате, казалось, ничего не изменилось. Некоторые соседки даже еще не ложились и продолжали заниматься какими-то своими делами. Но что-то неуловимое все же было не так. Ирина попыталась повернуться и вдруг осознала, что простыня под ней мокрая насквозь.
Рука, самостоятельно метнувшаяся под подол казенной распашонки, успела поймать последние истекающие капли. Во́ды!
– Девочки, у меня воды отошли… – дрожащим голосом произнесла Ира в сгустившийся воздух палаты.
Молоденькая, моложе Ирины, Ленка застыла возле своей кровати, еще шире распахнув свои и без того немаленькие глаза. У противоположной стены со страшным скрипом повернулась на своей лежанке стопятидесятикилограммовая обрусевшая армянка Лиля, спокойно переносившая свою третью беременность.
– Ну и чудненько. Чего испугалась-то, девонька? На то они и воды, чтобы отойти. Значит, родишь сегодня, все нормально. Перестань дрожать и дуй быстренько к акушерке, пусть готовятся.
Быстренько никак не получалось. Живот стал почему-то еще тяжелее, а вот ноги предательски дрожали и идти совсем не хотели. Ира по стеночке добралась до поста и, никого там не обнаружив, пошла до ординаторской.
Акушерка там и обнаружилась. Вдвоем с незнакомой сестрой они сидели за столом, на котором присутствовал несколько странный натюрморт: две чашки, чайник и разложенная на газете селедка. Взоры, обратившиеся на открытую дверь, были слегка туманны и сильно недовольны.
– Чего надо?
Ноги задрожали еще сильнее, заставив Ирину крепче вцепиться в косяк.
– У меня воды… Отошли.
– Нет, ну ты погляди! – Акушерка возмущенно всплеснула руками, обращаясь к молча кивающей соратнице. – Ну никакого покою от этих молодых дур, никакого отдыха культурного! – и уже обращаясь к Ире: – На то они и воды! Схватки есть?
– Нет… Не знаю… Наверно, нет.
– Не знаю… наверно… – передразнила акушерка и очень натурально изобразила плевок на пол. – Иди отсюда, ложись и жди, когда схватки начнутся. Тогда зови, и пойдем в предродовую. А щас не мешай! Могу я чайку попить или нет?
– Но… у меня кровать… Она мокрая. – Ира в ужасе отшатнулась и почему-то почувствовала жгучий стыд. – Я не могу лечь… туда.
Акушерка повторно всплеснула руками:
– Нет, ты гляди! Так и норовят все изгадить!
Только теперь поверх резкого селедочного запаха до Ирины донесся стойкий сивушный аромат.
«Господи! Да они же пьяны!» – пугающая мысль раскаленной каплей обожгла переносицу.
– Тогда ходи по коридору!!! Если через час схваток не будет, пойдем на стимуляцию. Все!
Ира не помнила, как добралась до палаты.
«Маленький мой, родненький мой, как же мы здесь рожаться-то будем? Да за что же это вот так?»
Слезы ручьем катились по щекам, мочили шею и прокладывали дорожку к набухшей груди. Ирина, не замечая, машинально вытирала их и без того мокрым рукавом. Почти у самых дверей палаты она в изнеможении опустилась на стоящую в коридоре кушетку и разрыдалась в голос.
«Маленький, сладенький, не подведи. Выйди им всем назло. Как раньше в поле рожали? Помоги мне. Никто нам с тобой не нужен. Только ты и я. Мы всегда будем вместе и всегда будем любить друг друга. Приходи скорее, я жду тебя».
Ира не знала, сколько она просидела вот так, растирая по лицу неиссякающие слезы и гладя мокрыми руками затихший перед последним рывком живот. Она не замечала, что кто-то ходит рядом и мимо, она не слушала бубнящее над ухом радио и не обращала внимания на пробирающий холодом сквозняк, лениво гуляющий по коридору. Из оцепенения ее вывел последний удар раздавшихся из приемника курантов и первые аккорды гимна.
«Девятое. Ты родишься девятого…»
И в этот момент живот стянуло длинным болезненным спазмом.
Из ординаторской на Ирин крик выбежала растрепанная акушерка.
Глава II
– Все, братцы, переку-ур! – на команду это походило мало, сказано негромко, да и далеко не в уставных выражениях, но выполнено было единодушно и беспрекословно.