В начале 2000-х гг. России предстояло сделать исторический выбор. Она могла двинуться по пути дальнейших либеральных реформ, стимулируя бизнес и модернизируя производящую экономику, — правда, этот путь требовал внедрения реальных свобод, что, конечно, ограничивало всевластие и доходы правящей российской элиты, или Россия могла свернуть к централизованным формам управления экономикой, при которых власть и государственные доходы остаются в распоряжении небольшого круга людей. При этом, разумеется, необходимо было поставить под контроль бизнес, который должен был понимать, кто в государстве хозяин, и минимизировать критику со стороны политической оппозиции.
Возможно, выбор был сделан в результате ожесточенной борьбы. Возможно, в руководстве России сталкивались различные точки зрения и возникали острейшие противоречия. Мы ничего об этом не знаем. Картина, по-видимому, прояснится лишь через много лет, когда будут написаны мемуары и рассекречены соответствующие документы. Правда, тогда это, кроме специалистов, уже никого не будет интересовать. Однако ретроспективный анализ показывает, что победила вторая точка зрения: на самопожертвование, на какое-либо самоограничение российская элита тех лет оказалась психологически не способна. Вместо расширения гражданских прав и свобод в России начала возникать «вертикаль власти», определившая собой и тип утверждающейся государственности.
Два фактора обусловили такой поворот.
Во-первых, в данный период начался стремительный рост цен на энергоносители, которого практически никто из аналитиков не ожидал. Он, в свою очередь, был вызван как войной в Ираке, являвшимся крупным поставщиком нефти на мировой рынок, так и общим подъемом мировой экономики, особенно Индии и Китая, испытывавших все возрастающие потребности в энергоресурсах. В 1999 г. баррель нефти стоил всего 11 долларов, а к середине 2008 г. его цена достигла уже 140 долларов с лишним.[3] Соответственно выросли и цены на газ. На Россию, основные доходы которой составлял экспорт сырья, буквально хлынул денежный дождь. Выяснилось, что вовсе не нужно осуществлять трудоемкие и рискованные реформы, которые еще неизвестно к чему приведут, действительно проще — поставить «трубу» и качать прибыль прямо оттуда. Тут хватит и на запросы элиты, и на социальное умиротворение россиян, которым также необходимо что-нибудь дать. Словом, решение выскочило как бы само собой.
А вторым фактором, способствовавшим переходу России к централизованному управлению, явилась необыкновенная личная популярность президента Путина. Рейтинг его в течение всею срока правления не опускался, как правило, ниже 50% и намного превосходил рейтинги правительства, парламента или других политических деятелей. Соблазнительно было конвертировать эту всенародную популярность в конкретные государственные механизмы, обеспечивающие стабильность элит, тем более что Конституция Российской Федерации, сделанная в свое время под Б.Н. Ельцина и предоставлявшая президенту огромные полномочия, позволяла осуществить это вполне законным путем.
Примерно с 2002 г. в России началось строительство нового государства.
Прежде всего был поставлен под контроль крупный бизнес. Пользуясь привлекательной для народа идеологемой о «равноудаленности олигархов», администрация президента обрушила мощный удар на тех российских предпринимателей, которые пытались играть самостоятельные роли в политике. Борис Березовский был вынужден эмигрировать в Англию, Владимир Гусинский — в Испанию. Оба выпали из политической жизни. А побочным, но чрезвычайно важным следствием этой стратегической операции явилось то, что крупнейшие телевизионные каналы страны, ОРТ и НТВ, ранее принадлежавшие олигархам, перешли под контроль президентской администрации. Теперь, обладая еще и каналом «Россия», Кремль занял главенствующие позиции в телевизионном пространстве. Он получил возможность формировать общественное сознание россиян.
Это была очень показательная демонстрация силы. Эффективный бизнес в России невозможно вести, не нарушая те или иные законы. Любой бизнесмен, особенно крупный, хоть в чем-нибудь да виноват, и потому карающий меч может опуститься на каждого. Выводы в бизнес-среде были сделаны незамедлительно. Роман Абрамович, также, согласно данным журнала «Форбс», один из богатейших людей России, безропотно уступил «Газпрому» свой пакет акций принадлежавшей ему компании «Сибнефть» и занял пост губернатора Чукотки, вкладывая личные средства в развитие этого региона, а другой олигарх, Олег Дерипаска, выражая, по-видимому, общее мнение крупного российского бизнеса, заявил в интервью Financial Times, что готов в любой момент отдать государству свою компанию «РусАл». «Если государство скажет, что ему это нужно, я это сделаю. Я не отделяю себя от государства. У меня нет других интересов»[4].
Одновременно начал осуществляться «партийный проект»: построение так называемой «партии власти», то есть партии, полностью подчиненной Кремлю, способной гарантированно победить на выборах и образовать в парламенте послушное законодательное большинство.
В конце 2001 г. была создана «Единая Россия», ядром которой стал огромный массив чиновников, фактически приводящих в движение все рычаги российского государственного механизма.
Опираясь на консолидированное телевидение, на административный ресурс в лице послушных региональных властей, наличную популярность президента Путина, публично высказавшего свои симпатии, «Единая Россия» успешно выиграла выборы 2003 г., получив в парламенте устойчивое большинство голосов. Демократические силы, партии «Яблоко» и Союз правых сил, не сумевшие создать перед выборами единую политическую организацию, получили на выборах лишь по 4%, не преодолели барьера, необходимого для попадания в Думу, и были представлены в ней только некоторым количеством независимых депутатов.
Российский парламент окрасился в цвета «Единой России». Из независимого органа законодательной власти он превратился в штемпелевочную машину, послушно утверждающую любые указы Кремля. Никакая реальная оппозиция там была невозможна. И лидер «Единой России» Борис Грызлов, ставший в 2004 г. председателем Государственной думы, конечно, имел все основания заявить, что «парламент — это не место для дискуссий».
Началось активное структурирование российского политического пространства. В первую очередь была укреплена собственно «вертикаль власти». В 2004 г. после трагической истории с захватом заложников в Беслане, когда погибли более 300 человек, под предлогом необходимости наведения порядка в стране в России были отменены прямые выборы губернаторов. Теперь кандидатура на пост губернатора представлялась президентом страны и утверждалась законодательным органом субъекта Федерации. Губернатор, не лояльный Кремлю, мог быть смещен с должности в любой момент, а выдвижение губернатора на второй властный срок также зависело от отношения к нему президента. Выводы в этой среде были опять-таки сделаны незамедлительно: большая часть губернаторов безоговорочно приняла новые правила политического бытия и была быстро и без хлопот переизбрана/переназначена президентской администрацией, а тем немногим, которые в вертикаль не вписались, пришлось уйти. В результате кремлевская администрация получила абсолютную верность и беспрекословное послушание региональных властей.
Далее были откорректированы законы о выборах. Из избирательных бюллетеней была удалена графа «Против всех», которая показывала количество недовольных политическим режимом в стране, одновременно было отменено выдвижение независимых кандидатов (теперь они шли только по спискам партий), а барьер голосов для прохождения в Думу был поднят аж до 7%. Это сразу же поставило в невыгодное положение демократическую оппозицию, для которой такой барьер был, естественно, непреодолим.
Коррекции подвергся и закон об общественных организациях. Напуганная, вероятно, «цветными революциями» в постсоветском пространстве, значительную роль в которых сыграли именно гражданские объединения, частично финансируемые из-за рубежа, российская власть сформулировала закон таким образом, что теперь любая организация, получающая хоть какие-либо зарубежные средства, могла быть обвинена в антигосударственной деятельности. То есть этот источник независимой мысли в России был в значительной степени приглушен. А в дополнение ко всему был откорректирован и закон о СМИ. Глава 4 этого закона теперь гласила, что средствам массовой информации запрещено распространение экстремистских материалов[5], причем к экстремизму, по определению уже другого закона («О противодействии экстремистской деятельности»), было отнесено в числе прочего и «возбуждение социальной розни»[4]. Два письменных предупреждения, сделанных редакции в течение года надзирающим органом, являлись теперь основанием для прекращения деятельности данного СМИ[5]. Под запрет таким образом попадала вся социальная критика — то, чем и должна заниматься пресса в свободном демократическом обществе.