Монархисты все более явно демонстрировали свое влияние и свое недовольство той ролью, которую играли фалангисты, а потому Франко на фоне экономических проблем (в частности, резкого усиления инфляции) согласился перетряхнуть правительство. На смену некомпетентным министрам требовалось привести людей прогрессивных и образованных, однако эта новая сила могла выйти лишь из консервативных, католических и монархических кругов. Какая-то левая альтернатива режиму в тот момент не могла даже рассматриваться.
Ключевую политическую роль в осуществлении экономических перемен сыграл адмирал Луис Карреро Бланко — один из самых близких к Франко государственных деятелей. Он стал посредником между главой режима и молодыми испанскими технократами, принадлежащими к католической организации «Опус Деи» («Дело Божье»).
В феврале 1957 г. правительство было преобразовано. Ключевой фигурой в его реформаторском блоке стал 37-летний профессор права Лауреано Лопес Родо — глубоко религиозный монархист. Министерство финансов отошло к католическому адвокату Мариано Наварро Рубио, министерство торговли — к профессору экономической истории Альберто Ульястресу Кальво. В политическом плане это означало конец влияния фалангистов и добровольное превращение усталого Франко в символическую фигуру, в экономическом — либерализацию хозяйственной системы, наведение порядка в финансах и открытость во внешних связях. Стартовало двадцатилетие реформ, которые, так же как и предшествующий застой, оказались связаны с именем генералиссимуса Франко.
Как обычно и бывает в таких случаях, началось все с шокотерапии. Песету резко девальвировали, а затем сделали свободно конвертируемой валютой. Государственные расходы сократили. Контроль за ценами отменили. В итоге неэффективным предприятиям пришлось закрыться, безработица усилилась, брожение в рабочем классе стало еще активнее.
Франко, изредка возвращаясь с рыбалки в свою резиденцию, пытался тормозить либерализацию, но реформаторам в основном удавалось его убеждать в необходимости движения вперед. Каудильо признавался, что ничего не понимает в происходящем, но, скрепя сердце, защищал реформаторов даже перед лицом военных, которые не хотели допускать сокращения военного бюджета.
Порой генералиссимус прямо говорил недовольным членам своей старой гвардии, что они просто х..ней занимаются в то время, как «Опус Деи» работает. В ответ отставные фалангисты стали формировать легенду о том, что эта организация представляет собой страшную и коварную силу. Из этих источников, очевидно, позаимствовал сведения Дэн Браун при написании «Кода да Винчи».
Наверное, генералиссимусу казалось, что, реформируя прогнившую хозяйственную систему, он спасает свой режим. Технократы же, напротив, понимали, что рост ВВП и интеграция в европейскую экономику рано или поздно потянут за собой демократизацию. Однако Франко они про это ничего не рассказывали, предпочитая делать вид, будто не заглядывают далеко вперед.
Вскоре произошло экономическое чудо. Испания с дешевой рабочей силой, политической и финансовой стабильностью стала соблазнительна для иностранного капитала. В Европе она в 60-х гг. выполняла примерно те же функции, которые в 70-80-х гг. отошли к Китаю и странам Юго-Восточной Азии. Начался бурный рост ВВП. А вскоре на этой основе поднялся и жизненный уровень населения.
Режиму Франко оставалось существовать лишь столько, сколько могли еще протянуть его лидеры. Первым ушел из жизни Карреро Бланко, погибший от рук баскских террористов в 1973 г. А в 1975 г. скончался от старости и восьмидесятитрехлетний каудильо.
ДЖОН КЕННЕТ ГЭЛБРЕЙТ.
КАМО ГРЯДЕШИ?
Куда мы идем? В каком мире живем? Какое общество строим? В XX столетии эти вопросы стали, пожалуй, даже актуальнее, чем во все предшествующие эпохи. Старые кумиры рухнули, и анализировать потребовалось не мифы и верования, а реальную жизнь.
В каком мире мы живем?
Еще пару десятилетий назад любой советский человек легко отвечал на данный вопрос — в социалистическом. И это не просто была характеристика нашего отличия от западного общества. Речь шла о том месте, которое мы занимали на шкале исторического развития.
Рожденная марксизмом «пятичленка» — первобытный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм (коммунизм) — сегодня практически никем уже не используется. В ней сплошные натяжки. Каждый термин имеет вполне конкретный исторический смысл, но совсем не такой, как в курсе исторического материализма.
Отказавшись от «пятичленки», мы несколько стыдливо начали использовать расплывчатые и не совсем подходящие к месту выражения типа «рыночное хозяйство», «свободное общество» и т.д. Примерно также как, отказавшись от слова «товарищ», но не вернувшись толком к «господину», стали обращаться друг к другу, упирая на половой признак: «мужчина, предъявите билет», «женщина, не стойте в проходе».
Но человек — не просто мужчина, а общество наше — не просто рынок. Мир, в котором мы сегодня живем, существенным образом отличается от капитализма эпохи Маркса, но еще больше отличается он от тех фантазий, которые десятилетиями рисовал марксизм. Постоянно развиваясь, общество куда-то пришло. Вопрос — куда?
Марксизм, скованный догмами, ответа не дал. Неоклассическая экономическая мысль, занятая борьбой с социализмом, по-настоящему вопрос об эволюции капитализма даже не ставила. Когда защищаешь от врага некие ценности, опасно дискутировать о том, что эти ценности, возможно, уже превратились в нечто иное.
И тем не менее в мировой науке на стыке экономики, социологии и футурологии зародилось течение, изучающее комплексную эволюцию современного общества. Зародилось оно в левых научных кругах, далеких от апологии коммунистической идеи, но в то же время весьма критично относящихся к идее свободного предпринимательства. Временем зарождения стали 50-е гг. — эпоха, которая, с одной стороны, вскрыла колоссальные возможности эволюционного развития рыночного хозяйства, вступившего в полосу процветания, а с другой — вбила первый гвоздь в гроб социализма, понимаемого как альтернатива капитализму.
В данном научном направлении не было корифея, которого мы могли бы безоговорочно назвать классиком, определившим новый взгляд на мир. Идея носилась в воздухе, и ее подхватывали разные люди в разных странах. Но, пожалуй, все же первым ученым, развернуто описавшим очередной этап развития общества в труде, состоящем из трех книг, создававшихся на протяжении двух десятилетий, был Джон Кеннет Гэлбрейт.
Уход с «платформы консерваторов»
Гэлбрейт считается американским экономистом, но по рождению (1908) он канадец шотландского происхождения. Начало биографии не сулило больших научных высот. Отец имел две неплохие фермы, и свое первое образование Кен получил в сельскохозяйственном колледже, где специализировался на разведении скота, а также изучал все, что может пригодиться в деревне — от выпечки хлеба до устройства водопровода.
Возможно, из него вышел бы неплохой фермер, если бы не Великая депрессия. Со свойственной шотландцу практичностью Кен рассудил, что нет смысла улучшать породу крупного рогатого скота, если его все равно невозможно продать. И тогда от скотоводства Гэлбрейт перешел к экономике сельского хозяйства. В Канаде особых перспектив на этот счет не имелось, и по окончании колледжа молодой человек отправился в Беркли (Калифорния). Местному университету крупный калифорнийский банкир Амадео Джаннини как раз отвалил 1,5 млн. долларов на изучение аграрной экономики, а потому имелась возможность освоить финансирование.
Гэлбрейт его освоил. Глубоко проникнув в суть проблем калифорнийского пчеловодства, Кен с головой погрузился в изучение вопроса о предпочтении, оказываемом покупателями меду с апельсинового цветка перед шалфеевым. Но тут пришло приглашение занять пост преподавателя в Гарварде, и это изменило всю жизнь. Не то чтобы Гарвард привлек как лучший университет США. Просто там давали больше денег, и Кен отправился через весь континент из Калифорнии в Бостон.