Во-первых, буквально сразу же после смерти Сталина и ликвидации Берии в советском руководстве стало доминировать представление о необходимости сократить роль пожиравшей почти все отечественные ресурсы тяжелой индустрии в пользу производства товаров народного потребления. Косыгин воспринял эту идею не только потому, что был склонен колебаться вместе с генеральной линией партии, но и потому, что сам был связан именно с легкой и пищевой отраслями.
Во-вторых, в первой половине 60-х гг. соцстраны Восточной Европы активно искали возможности для расширения хозяйственной самостоятельности предприятий и использования рыночных начал. В Югославии и Чехословакии уже были предприняты серьезные реформаторские действия, Венгрия же вплотную подошла к началу преобразований. Естественно, советское руководство не могло пройти мимо опыта своих соседей и склонно было само опробовать многообещающие методы повышения эффективности производства, суть которых, правда, плохо понимало.
Вряд ли справедливо представление о том, что советскую реформу двигал один Косыгин, мучительно преодолевая сопротивление партократов. Он действительно понимал в экономике больше, нежели подавляющее большинство членов ЦК и политбюро, но в целом настрой на то, чтобы каким-то образом сделать жизнь народа более легкой, доминировал в течение всего постсталинского периода.
Партократы и бюрократы, руководившие Советским Союзом, были, за небольшим исключением, нормальными, хотя малообразованными и сильно развращенными властью, людьми. По-своему они желали стране добра, не жаждали лишней крови и не сильно держались за старые догмы. Единственное, чего они не могли допустить, это распада сложившейся системы власти. Без этой системы, по их мнению, СССР неминуемо погрузился бы в пучину хаоса.
Суть косыгинской реформы свелась к некоторому (очень незначительному) расширению хозяйственной самостоятельности предприятий. Предполагалось, что государство, разрешающее хозяйственникам оставлять в своем распоряжении часть заработанных денег, получит в ответ повышение производительности труда, рост качества и увеличение выпуска продукции, особенно той, которая необходима для повышения жизненного уровня населения.
При этом государство отказывалось не только от либерализации ценообразования, ставшей камнем преткновения и для многих реформаторов из Восточной Европы, но даже от ликвидации системы централизованного планирования. Косыгинская реформа была несравнимо более робкой, чем те преобразования, которые допускали у себя Тито, Дубчек и Кадар.
Как показал, скажем, пример Венгрии, половинчатая реформа создавала в экономике новые проблемы и стимулировала тем самым очередную реформу. И так дело шло до тех пор, пока не возникал полноценный рынок.
В нашей стране события развивались по-иному. Пражская весна 1968 г. показала, что экономическая реформа может привести к политической дестабилизации. Поэтому реакцией на события в Чехословакии стал не только ввод войск в эту страну, но и всякое прекращение попыток реформирования в Советском Союзе.
Трудно сказать, как пережил это Косыгин. По некоторым свидетельствам он сильно нервничал. Но ведь сильно нервничает любой чиновник, которому не дали развернуться на полную катушку.
В аппаратном же плане Косыгин пережил конец косыгинской реформы весьма спокойно. Он возглавлял правительство до 1980 г. и не подавал никаких признаков несогласия с генсеком. Может быть, он смирил гордыню ради сохранения должности. Но более вероятно другое. Косыгин, так же как и все советское руководство, пришел к выводу о том, что просто надо искать другие пути развития производства.
Характерно, что при сворачивании реформы никто не отказывался от намерений улучшить жизнь народа. В частности, именно по инициативе Косыгина началось освоение нефтегазовых просторов Западной Сибири. Народ неплохо подкормили за счет первых полученных от капиталистов нефтедолларов.
Однако для того чтобы подкармливать людей постоянно, требовались серьезные преобразования. Требовалось, чтобы экспортной выручкой распоряжался рынок, а не чиновник, не знающий толком, какие товары следует закупать. Ведь в советское время миллионы долларов превращались, например, в импортное оборудование, которым «крепкие хозяйственники» все равно не умели и не желали пользоваться.
Увы, преобразования, развернутые после приостановки косыгинской реформы, оказались чрезвычайно убогими. Еще при жизни Косыгина была предпринята нелепая попытка усовершенствовать административное хозяйствование за счет модификации системы плановых показателей. А после его смерти принимались различные программы по улучшению продовольственного обеспечения, развитию машиностроения, обеспечению интенсификации производства.
Программы помогали экономике как мертвому припарки, но власть людей, происходивших из рабочих и крестьян, искренне верила в то, что продолжается поиск оптимальных путей развития, начатый еще при Косыгине. Сам же Косыгин, как свидетельствовали очевидцы, перед смертью очень волновался за судьбу очередного пятилетнего плана, не зная, справятся ли с ним наследники, не имеющие столь большого хозяйственного опыта.
ЛИ КУАН Ю.
ПОСТАВЩИК ДОВЕРИЯ
В середине 60-х гг. Ли Куан Ю, премьер-министр Сингапура — совсем крохотного молодого независимого государства, занимающего островок, «висящий на хвосте» у Малайзии, — мучительно изыскивал пути развития экономики своей страны. Перебирались все теоретические возможности — судостроение, химическая промышленность, электротехника. Но того, что вышло в итоге, г-н Ли не мог представить себе даже в самых светлых мечтах…
Война с бедностью по глобусу
Как-то раз его советник по экономике позвонил своему другу, вице-президенту сингапурского отделения Bank of America, и сказал: «Мы хотим в течение следующих 10 лет стать финансовым центром Юго-Восточной Азии». Казалось бы, в ответ он должен был услышать лишь смех. Но в трубке раздалось: «Хорошо. Приезжайте ко мне в Лондон. Вы станете финансовым центром за 5 лет».
Когда они встретились, вице-президент подвел своего гостя к большому глобусу и сказал: «Взгляните: финансовый мир начинается в Цюрихе. Банки Цюриха открываются в 9.00 утра. Чуть позже открываются банки во Франкфурте, еще позже — в Лондоне. После обеда банки в Цюрихе закрываются. Затем закрываются банки во Франкфурте и Лондоне. В это время банки в Нью-Йорке еще открыты. Таким образом, Лондон направляет финансовые потоки в Нью-Йорк. К тому времени, когда после обеда закроются нью-йоркские банки, они уже переведут финансовые потоки в Сан-Франциско. К тому времени, когда закроются банки в Сан-Франциско, до 9.00 швейцарского времени, когда откроются швейцарские банки, в финансовом мире ничего не происходит. Если мы расположим Сингапур посредине, то до закрытия банков в Сан-Франциско Сингапур сможет принять от них эстафету, а когда закроются банки в Сингапуре, они смогут перевести финансовые потоки в Цюрих. Таким образом, впервые в истории станет возможным круглосуточное глобальное банковское обслуживание».
Это была гениальная находка. Простая как все гениальное. Лет на 10 раньше такого даже помыслить было нельзя, поскольку мир еще зализывал военные раны, а вопрос о глобализации не стоял на повестке дня. Лет на 10 позже такой совет опоздал бы, поскольку из желающих стать мировым финансовым центром уже выстроилась бы целая очередь. А середина 60-х гг. предоставила своеобразное «окно возможностей». Китай был поглощен своей культурной революцией. Советский Союз давил революцию в Праге. Арабский мир лишь начинал обдумывать вопрос о том, как нажиться на нефти. А Индия еще толком не проснулась от векового колониального сна.
Сингапур же дремать не стал. Ли Куан Ю понимал необходимость обеспечения доверия к его стране. Для создания финансового центра требовались не только благоприятное географическое положение, но и благоприятные экономические условия. Нужно было полностью отменить всякий контроль государства за валютными операциями. Капитал двинулся бы в Сингапур только в том случае, если бы имел уверенность в своей сохранности, в том, что никто не наложит на него лапу. И он такую уверенность получил.