Теккерей Уильям Мейкпис
Модная сочинительница
Уильям Мейкпис Теккерей
Модная сочинительница
Заглянув на днях к моему другу Тимсону - небезызвестному публике издателю прославленной вечерней газеты *** (а надо сказать, что при том положении, которое занимает Тимсон, трудно вообразить себе более выгодное знакомство, ибо в его кабинете ежедневно в три часа дня вы непременно найдете новые книги, завтрак, журналы и бесчисленное множество билетов в концерты и театры), - так вот, как я уже сказал, зайдя в кабинет Тимсона, я увидел на столе букет или, точнее, боскет, таких он был невероятных размеров, из редких гераний, душистых магнолий, величественных георгинов и прочей флоры, другими словами - целую копну цветов, завернутую в огромную бумажную трубу.
Тимсона не было, и на какой-то миг я оставался в комнате наедине с грандиозным букетом, наполнявшим приятным благовонием всю эту грязную, пропыленную, испачканную чернилами комнату. "О rus! quando te aspiciam?" {О деревня, когда я увижу тебя? (лат.).} - громко произнес я пришедшую мне на ум фразу из латинской грамматики, ибо воображение перенесло меня в деревню, и с моих уст уже готово было сорваться столь же прекрасное и полезное изречение (из четырнадцатой песни Илиады) по поводу "алых лотосов, крокусов и гиацинтов", когда неожиданно появился Тимсон. Его голова и плечи прямо-таки утопали в цветах, так что в этих зарослях его можно было принять за Купидона, бабочку или пчелу. Его лицо, исполненное довольства и торжества, было так смехотворно, что даже методистский священник, совершающий погребальный обряд, не удержался бы от смеха.
- Чего вы потешаетесь? - спросил мистер Тимсон, оглядывая меня с чувством необыкновенного превосходства.
- Кто вам преподнес эту цветочную беседку, завернутую в белую бумагу, уж не сама ли богиня Флора? Или вы получили ее из рук вон того разодетого лакея, на которого сбежались смотреть все ученики типографии?
- Какой вздор! - возразил Тимсон, обрывая лепестки редкого экзотического цветка ценою, по крайней мере, в пятнадцать пенсов. - Этот букет прислал нам один мой друг, который знает, как мы с миссис Тимсон любим цветы.
Тут я все понял.
- Огастес Тимсон, - произнес я строго, - вы познакомились с семейством Пимлико. Бьюсь об заклад, что на этом лакее ливрея Пимлико, если я не прав, можете позвонить и выставить меня отсюда, и если на треугольном билетике, лежащем в вашей табакерке, нет печати Пимяико, можете никогда больше не приглашать меня к обеду.
- А если это и так, - отвечал мистер Тимсон, покраснев как пион, - что тут особенного? Почему леди Фламмери не может посылать цветы своим друзьям? Оранжереи Пимлико славятся на весь мир, и, когда я в последний раз обедал у них, графиня пообещала прислать мне букет.
- Уж не тогда ли, когда она подарила коробку конфет вашему прелестному маленькому Фердинанду?
- Нет, это было в другой раз.
- Или тогда, когда она предложила вам свой экипаж, чтобы ехать на скачки в Эпсом?
- Да нет же.
- Или в тот день, когда она выразила желание познакомить свою Люси с вашей Барбарой Джейн и послала ей от имени Люси новую французскую куклу и чайный сервиз?
- Вздор! - проревел Огастес Тимсон, эсквайр. - Перестаньте же, в самом деле! Говорю вам, что леди Пимлико - мои друг, именно друг, заметьте себе это, и я никому не позволю, повторяю - никому не позволю оскорблять ее в моем присутствии!
Тут мистер Тимсон, строго взглянув на меня, с ожесточением засунул руки в карманы брюк и начал бряцать ключами и мелочью.
В эту критическую минуту (около половины четвертого пополудни) к редакции *** подъехала одноконная карета (живя в Клепхэме, Тимсон ездит на работу и обратно в этом сооружении), так вот, к редакции подъехала одноконная карета, и в комнату, сопровождаемая визгом прерывающихся тоненьких голосков, влетела миссис Тимсон в самом лучшем расположении духа.
- Ну вот и мы, мой милый, - заговорила она, - до Мериуэзерс мы дойдем пешком, а Сэму я приказала дожидаться нас с каретой на Чарльзчугрит в двенадцать: а то, сам подумай, мы станем выходить из ложи Пимлико, прикажут подать карету миссис Тимсон, а тут вдруг появится старый Сэм с нашей колымагой, - просто неудобно.
В ответ на это ласковое и фамильярное обращение своей супруги мистер Тимсон испуганно и раздраженно посмотрел на посетителя, словно желая сказать: "Мы не одни".
- Ах, мистер Смит, добрый день, простите, я вас не заметила, но понимаете, мы в такой спешке! Огастес получил в театре ложу леди Пимлико, сегодня вечером дают "Пуритан", и я пообещала непременно взять детей.
Достаточно было взглянуть на костюмы упомянутых отпрысков, чтобы догадаться, что их приготовили для необычайного торжества. Мисс Барбара Джейн, юная леди шести лет, была в белом муслиновом платьице на розовом чехле, а ее прелестная маленькая головка вся была усеяна папильотками, которые предполагалось снять перед самым спектаклем; юный Фердинанд был в нанковых панталонах (я очень хорошо помню, как в 1825 году в них еще щеголял Тимсон), белых шелковых чулках своей мамаши и в огромной белоснежной манишке; в руках он непрерывно теребил белые лайковые перчатки, которые мать строжайше запретила ему надевать до прихода в театр.
- Ой! Какая прелесть! Ты только посмотри! - С такими восклицаниями эти малютки поочередно брали в руки громадный букет, а миссис Тимсон уткнулась в него лицом, точно так же как это сделал перед тем ее супруг.
- Нет, Тимсон, я непременно должна завести оранжереи в Снаггерри, ведь я просто обожаю цветы, и как это мило со стороны леди Фанни! Вы знакомы с ее светлостью, мистер Смит?
- Простите, сударыня, но я не припомню, чтобы мне довелось когда-либо в жизни говорить хоть с одним лордом или леди.