Выбрать главу

К середине столетия число наших соотечественников, занятых производством модной одежды, увеличилось, и русские имена стали чаще мелькать в различных публикациях. Журнал «Пантеон» писал в 1854 году: «Патриотки наши предпочитают теперь делать свои заказы мантилий, бурну[сов], визиток, манто и проч. у русских мастериц и в русском магазине, а не у француженок, как это до сих пор бывало. Это одна из самых отрадных мод. И действительно, разве эти мадамы и мадмоазели и до сих пор пожинали лавры и деньги не русскими руками? Все их искусство состояло только в ловкой французской болтовне, очень убедительной для легкомыслия. В Русском магазине в доме Энгельгард есть отделение дамских готовых вещей, где принимаются заказы на все возможные дамские наряды, и все эти наряды ничем не уступают в работе и доброте таким же произведениям, за которые… разные французские модистки запрашивают втридорога и которые они производят руками тех же самых мастериц, которые работают и на Русский магазин. Отделение это принадлежит Л. Шарову. За дешевизну и добросовестность можно поручиться»143.

Похожие наблюдения находим и в журнале «Москвитянин»: «Здесь в Москве редкая женщина порядочного круга не знает Анну Ивановну Ребристову: платья, сшитые ею (по техническому выражению), сидят превосходно и удивительно спокойно. <…> Франтихи из среды мелкого чиновничества, небогатых помещиков, учителей, одним словом всего среднего малоденежного сословия, имеют своими модистками Прасковью Грациоти, Настасью Ежикову, Аграфену Ильину, Марью Татаринову, Воронкову и проч. и проч. <…> У некоторых из этих модисток бывает какое-то чутье изящное; иногда они безотчетно делают свое дело прекрасно; так небогатая швея Воронкова (на Спиридоновской улице, в доме Сонцева) делала платья некоторым моим знакомым, и почти всегда безукоризненно хорошо. <…>

Так я знала одну молодую, умную даму, она всегда была одета превосходно, я почитала ее страшной мотовкой и потом узнала, что она, беспрестанно выезжая, не пропуская ни одного сколько-нибудь значительного бала и праздника в Москве, издерживала на свой туалет не более шести сот руб. сер. в год.

Помилуйте, графиня, – она имела этот сиятельный титул, – да с вас Дюбуа (об этой известной в Москве мастерице будет сказано ниже. – Авт.) более этого переберет за фасон! – Дюбуа, мой друг? – отвечала она с улыбкой, – да я никогда не отдаю свои платья шить на Кузнецкий мост.

– А так на вас работает Ребристова?

– Совсем нет, я отдаю шить свои наряды Никитиной.

– Откуда вы выкопали такую мастерицу?

– Это не богатая портниха, она живет у Пречистенских ворот, в доме Штольц.

– И она вам отделывает все платья?

– Покрой ее превосходен. Что же касается до отделки и фасонов, то я сама получаю Moniteur de la mode и не скучаю толковать с моей портнихой, приказывая ей гарнировать мои наряды по моему вкусу»144.

Автор, по-видимому, имеет в виду московскую мещанку Елизавету Поликарповну Никитину, «жившую в мастерицах у мадам Анет» и открывшую в 1837 году собственный магазин дамских уборов в Леонтьевском переулке в доме князя Юсупова145. В 1840 году ее ателье держалось на 1 работнице и 4 ученицах146. В 1860-х женская портниха Елизавета Никитина работала в Пречистенской части в доме Штольц147. Адрес-календарь на 1874 год упоминал женскую швею мещанку Елизавету Никитину, имевшую мастерскую в Пречистенской части, 5-й квартал, дом Селезнева148.

Москвичка Елена Ивановна Розанова достигла такого успеха в шитье дамских туалетов, что получила право именоваться поставщицей императрицы Марии Александровны149. Модное заведение располагалось в собственном доме мастерицы на Маросейке. Она состояла в браке с купцом 2-й гильдии Алексеем Афанасьевичем Розановым, на начало 1874 года ему было 31 год от роду150.

В повести «Купеческая дочка», опубликованной в 1854 году, русская Аграфена Терентьевна весьма успешно руководила небольшой мастерской, и к ней порой заглядывали благородные заказчицы. «Владея магазином со шляпками в одной, хотя довольно отдаленной части города, за Москвою рекой, она слыла в своем кружке, между мелким купечеством, известною «Маршанд де-модою», так все ее называли, так значилось и на вывеске магазина, пред которым раза два в год, а иногда и более, останавливалась карета, запряженная цугом. Стало быть, заезжали в магазин к Аграфене Терентьевне и важные барыни. Что за дело, любопытство ли заглянуть в магазин с курьезною вывескою, или мелкий расчет достать повыгоднее наряд, или отдать сшить подешевле незатейливое платье, привлекало к ней госпож, разъезжающих в каретах цугом, но гордая подобною честью. Маршанд де-мода, знала, что у нее были знатные барыни, соседи это видели, и если в подобный день кто-нибудь из них являлся к ней с просьбою вычистить, или переделать старый чепчик, она обыкновенно говорила: «Помилуйте, когда мне возиться с этим старьем, видите, за мною приезжают, вот еще сегодня приданое заказала графиня…» Фамилия ее не затрудняла, и первая графская фамилия выступала на сцену. Впрочем, несмотря на эту отговорку, старые чепцы и шляпки оставались в магазине для переделки, и ни одна работа не ускользала из рук сметливой магазинщицы. Но за то, в силу остановившейся у ее дверей кареты, лишний рубль перепадал в карман ловкой Маршанд де-моды. <…> Аграфена Терентьевна пользовалась большим уважением у родных, и советы ее принимались безоговорочно»151.

Об образе жизни модисток и швей практически ничего не известно. Сохранившиеся документы, как правило, отражают лишь семейный статус женщины и наличие (отсутствие) у нее детей. Об атмосфере, царившей в таких семьях, документы не говорят ничего. Воспоминаний же, записок и дневников эта прослойка городского населения потомкам не оставила.

Некоторые швеи-иностранки приезжали в Россию вместе со своими супругами и детьми, другие – незамужними девицами. Избранником мастерицы часто становился такой же ремесленник или купец, но бывало и по-другому. Полина Гебль стала супругой декабриста И.А. Анненкова. В мемуарах Е.Ф. Комаровского речь идет о некоем графе Ильинском, который пригласил автора «в свое поместье Романово… Жена моя чрезвычайно была удивлена, увидя даму, наряженную в шелковое платье с хвостом и перьями на голове, которой лицо ей казалось очень знакомо; это была madame Crae. Она торговала в Петербурге дамскими головными уборами. Граф Ильинский ее представил потом… как хозяйку его дома»152. Модистка с Кузнецкого Моста Арманс Рульяр вскружила голову литератору Василию Петровичу Боткину, происходившему из семьи крупного московского чаеторговца. Однако из-за «несоизмеримой разницы в идеалах, взглядах, уровне культуры» и характерах этот союз просуществовал только три месяца и распался153.

Кто-то из купцов и модисток, заработав в России «кругленькую сумму», возвращался в родные земли, другие оканчивали свой земной путь в нашей стране. Случалось и так, что родители покинули Россию, а дети вернулись. Этот не совсем типичный случай касается семьи известнейшей московской торговки начала века Розы Обер-Шальме. Старая барыня рассказывала внуку: «Была в Москве одна французская торговка модным товаром на Кузнецком мосту – мадам Обер-Шальме, препронырливая и превкрадчивая, к которой ездила вся Москва покупать шляпы и головные уборы, и так как она очень дорого брала, то и прозвали ее обер-шельма»154. Ее огромный магазин располагался в Глинищевском переулке между улицами Тверской и Большой Дмитровкой. Супруг Розы был французским эмигрантом, приехал в Москву при Екатерине II и служил здесь гувернером в аристократических семьях155. В 1812 году Роза Обер-Шальме последовала за французской армией, но до Парижа не добралась – умерла в Вильне. Двое ее сыновей достигли Парижа, усилиями родственников матери получили там хорошее образование и… в 1820-х годах появились в Москве, где вступили в русское подданство. Лаврентий Николаевич Обер, родившийся в Москве в 1802 году, преподавал французский язык в Дворянском институте, затем поступил на службу в театральное ведомство, был управляющим конторой императорских московских театров. Он умер в Москве в 1885 году. Федор Николаевич Обер родился в Москве в 1800 году, служил в петербургском театральном училище, затем был директором этого училища. Выйдя в отставку в 1853 году, он вернулся во Францию, где умер в 1863 году156.