Валентина шипела и обрывала его, но Кока был неумолим — он Эдисон и никак иначе, и снова показывал Петру чертеж очень странного аппарата, похожего на космическую станцию, только без крыльев — солнечных батарей. Чтобы утихомирить гения, Петр, скрепя сердце выдал хозяйке денег еще на пузырек «Анапы», благо дежурный ларек имелся в двух шагах от дома. В результате, бессовестно выжрав еще полбутылки вина, «Эдисон» наконец утихомирился и заснул.
За окнами стало совсем темно. Петр помог злобно бурчащей под нос Валентине перетащить хозяина в соседнюю комнату и уложить на скрипучую кровать с никелированными шишечками. На улицу гостя не гнали, что ему и требовалось. Не раздеваясь, Петр улегся на диван, повозился, устраиваясь между пружинами, и крепко заснул. День прожит.
Глава 4
В объятия Унтера
Темнота плавала бесформенными клубами, противно касаясь лица и рук мокрыми рваными лохмотьями. Иссиня-черное облако мазнуло лапой по щеке, едва не вызвав приступ рвоты, а другое, чуть посерее и злее, завилось вокруг ног, сделав их совсем недвижными. А тот пляшущий в нетерпении клубок, мягко крадущийся к нему, совсем уже светлый, почти прозрачный, неожиданно стал распадаться на мелкие перистые клочья. Казалось, вот сейчас мрак расступится, и в глаза брызнет яркий поток сверкающих солнечных искр. Он хотел помочь, рванувшись навстречу, хотел раздвинуть, разогнать ладонями темноту, но руки не повиновались, сделавшись неподъемными и чужими. Ни единый проблеск света не прорвался сквозь мерзость тьмы. Только чье-то несвязное бормотание сумело пробить вязкий мрак — жалобное и негромкое…
Сбросив с себя остатки неприятного сна, Петр открыл глаза. Реальность явила за окном серый рассвет, храп и сонное бормотание Коки. Петр был не прав вечером, предполагая банкет законченным второй бутылкой «Анапы». Где-то ближе к полуночи в дверь стали колотить громко и смело, совсем-таки по-хозяйски, взывая к совести и разуму Коки. Пара мужиков обличьем в «гения», с трудом стоящие на ногах, с радостным шумом ввалились в квартиру, победно потрясая литровой бутылью с чем-то мутным, белесым и малоприятным на взгляд. Вскрытая тут же пробка дала волю разлившемуся по комнатам резкому сивушному запаху.
«Самогон, — услужливо выдал из подкорки мозг, которому Петр тут же и посетовал: — Как вспомнить что нужное, так проблемы неразрешимые, а как первач определить, так на, пожалуйста…»
Распитие самогона Кокой, Сеней и Дуней — последний был переименован из Даниила не в качестве нетрадиционной ориентации, а чисто по дружбе — с беседами и клятвами в любви продолжалось часа полтора.
Когда Кока вырубился окончательно, а Валентина, которой наливали поменьше, предельно изошла на желчь, усталый и трезвый Петр развел компанию. Коку уложили в постель с помощью сожительницы, а Сеню с Дуней Петр сгреб в охапку и выкинул за дверь, придав им соответствующее ускорение.
Получив еще и краткое, но грозное напутствие, они недолго поматерились в подъезде и, аки странствующие по пустыне бедуины, побрели в неизвестность и мрак ночи.
Утро явило неприглядную картину. Кока был более похож на медузу, выброшенную на горячий песок, Валентина крысилась на Петра. Ему пришлось выдать ей двадцатку на приведение в порядок сожителя, после чего они отправились в город. Аборигены — на поиски средств к существованию, то есть пустых бутылок, а Петр — прогуляться и осмотреться.
Путь сладкой парочки и двигавшегося за ними в кильватере Петра был прост, нетороплив и скучен. От ларька к ларьку, от урны к урне, от мусорного бака к мусорному баку; переход через квартал и снова от ларька к ларьку… Пара перебранок с такими же «искателями счастья» интереса не прибавили.
Петр, конкретно не участвующий в поисках тары, решив хоть чем-то быть полезным, взял на себя роль держиморды. Он приближался к конкуренту и, задав несложный вопрос: «Те чо надо?» — сам же и подытоживал: «Вали отсюда, придурок!»
Соответственно, претендент на место под солнцем, видя такую серьезную поддержку, ворча под нос неслышные угрозы, удалялся. В конце концов, когда сумки у Коки и Валентины весьма приятно запузатились от бутылок, они отправились в обратный путь. Валентина сегодня как-то особенно злобилась на Петра, на что тот, уже привыкший к ворчанию, не обращал внимания. Монолог про непрошеных гостей, которые свалились на голову и на халяву чужую жилплощадь занимают, едва закончившись, повторялся еще и еще раз. Валентина ныла, пока они шли до железнодорожного моста. И на мосту ныла, примерно до середины. А там она ткнула пальцем вниз на перрон, где около урны стояла пустая пивная бутылка. Ее голос неожиданно сделался добрым и ласковым.