Вот и сейчас Егорыч, вовсе не обращая внимания на потуги обиженного охранника, с едва заметной улыбкой выслушал хозяйку этажа и согласно кивнул:
— Точно говоришь, Сабитовна, каждый должен свое место знать. Держи документы на больного, определяй в карантин. Он вроде мужик спокойный, но в обиду себя не дает, — как мог успокоил женщину Егорыч, подмигнув на последних словах Петру: — Верно, парень?
Петр пожал плечами:
— Не знаю, как получится…
— А получается вроде неплохо, — засмеялся было санитар, но сразу оборвал смех и нахмурился. — Только в чужой монастырь со своим уставом не лезь и права не по делу не качай — тогда действительно все нормально будет.
— А мне этого и не надо, — безразлично качнул головой Петр. — Я никого не трогаю…
— Ну и ладно, — оборвал его Егорыч. — А ты парень вроде не фраер и не лох. Вписываешься на хату авторитетно. Видно, что под шконкой ночевать не станешь… Сабитовна, забирай-ка болезного, а мы пойдем, чайку попьем.
— Нчего мня тропить. Без тбя знаю, что длать, — отмахнулась женщина, изучая направление. — Все, свбодны, бздельники. Вам бы тлько чфир пить, урки.
Она оглянулась на решетчатую дверь, откуда пришла и через которую просматривался пустой длинный коридор с закрытыми дверями по всей его длине. Дернув за ручку и убедившись, что она заперта, Флюра Сабитовна, как назвал ее Егорыч, повернулась и потянула больного за рукав:
— Шгай за мной…
Коридор за глухой металлической дверью, захлопнувшейся за спиной Петра, мало чем отличался от левого коридора, который он разглядел через решетку двери. Был только немного покороче, и в его торце на журнальном столике стоял телевизор и напротив стояли два кресла. В одном сидел уже знакомый охранник из двух, явившихся на помощь собрату. Второй почти сразу вынырнул на шум из двери посередине коридора. Он бросил взгляд на вошедших и доложил через плечо в комнату:
— Соседа вам доставили, Павел Иванович.
— В натуре, договаривались же с Сергеичем, что будет все тихо, без шизы за стенкой. В психушке и той — сплошь бардак! Даже за бабки покоя нет!
Вслед за охранником из дверей показался огромный человек с блестящей бритой наголо головой, в оливковом спортивном костюме «Пума» и сланцах.
— Сабитовна, ну в чем дело? Договаривались же…
— Нчего не знаю. Нправление в крантин, а он у нас одн и в этом крле, — промурлыкала Флюра Сабитовна, ковыляя мимо.
Человек в «Пуме» скрылся за дверью. Петру, остановившемуся у двери, обитой оцинкованным железом — наверное, той самой «жестянкой», про которую упоминал Егорыч, был слышен разговор по телефону.
— Илья Сергеевич, Бурлаков беспокоит… Ну конечно, вы же говорили — один, все условия… Что, не псих? Амнезия… А это что за птица такая? А-а-а, понял. То есть дали парню по башке, у него память и вышибло… Не покусает, значит. Ну ладно, раз так. Мой вопрос как?.. Движется… Надоело безделье до чертиков… Ну все, до свидания, Илья Сергеевич.
Флюра Сабитовна открыла дверь и посторонилась, пропуская Петра внутрь. Однако им пришлось задержаться на короткое время, выслушивая отповедь огромного человека, опять появившегося в коридоре:
— Эй, псих, чтобы вел себя, как мышка в норушке. Услышу шорох или, не приведи господь, храп ночью, удавлю, как Ромео Дездемону. Понял, урод?
Неизвестно, из каких глубин памяти Петра всплыл этот жест. Он безразлично пожал плечами, потом сжал руку в кулак, выпрямил средний палец и показал его здоровяку.
Отвешенная чуть ниже золотой полукилограммовой нагрудной цепи челюсть была последнее, что увидел Петр, заталкиваемый легоньким кулачком Флюры Сабитовны в карантинный отсек. Из-за металла захлопнувшейся двери он услышал отчаянный рев оскорбленного пумоносителя, схожий с гудом курьерского поезда на выходе из туннеля — глухой и утробный, и удары в дверь, так что косяки заиграли волной. Петр понял, что друзей в этом богоугодном заведении он не завел, а вот врагов, похоже, уже наработал. На это и времени, и ума беспамятно-амнезийного вполне хватило. Как-то само собой все вышло.
— Зчем здираешь людей? — забавно насупив брови, спросила Флюра Сабитовна.
— Не я задираю, они сами задираются, — пожал плечами Петр. — Что он ко мне пристает?
— Ему по жзни ко всем прставать надо, птому что он бндит, — знающе сообщила женщина. — А ты бы прмолчал, нчего бы с тбой не случилось, не скис бы. И он на тбя не злился бы. Худой он чловек, как чего плхого не вшло. Не пуганый ты, прень.