- Привет, Маш, - прохожу мимо Смирновой, не снимая тёмных солнцезащитных очков, -
Золотарев у себя? - быстро интересуюсь, чтобы не задавала лишних вопросов, зная, что
Лев поделился последними новостями, когда она звонила, узнавая где он и почему вчера
задерживался. Он долго молчал, не зная что ответить, чтобы не обидеть свою девушку.
Лишь поэтому я молча кивнула, разрешая ему озвучить реальную причину.
- Да, только с планёрки освободился.
- Спасибо, - иду, стараясь держать спину ровнее, сжимая файл с заявлением об
увольнении, не показывая истинного состояния.
Секретарша как всегда мило улыбается и говорит, что доложит немедленно о моем визите.
- Ярослава, милая, - удивляется Алексей Александрович моему появлению, - что
случилось? У тебя отпуск до конца, а не середины месяца. Не можешь совсем без работы?
- добрым отеческим голосом интересуется, на что мое сердце сжимается от боли и
разочарования, когда я сообщаю цель своего визита и не озвучиваю правды, прикрываясь
усталостью и плохим здоровьем. Сердце кольнуло от лжи, что срывается с моих губ. Но
он не знает о произошедшем, а я не могу рассказать всей правды, зная, как отец
безгранично любит единственную дочь. Он долго не отпускает меня, просит, уговаривая
остаться. Говорит, что готов дать мне больше времени и даже может отправить в один из
лучших санаториев нашей страны, чтобы я набралась сил и подлечилась. Только он не
знает, насколько глубоки мои раны. Они глубоко-глубоко под венами. Сама не знаю, сколько в этот раз мне понадобится времени, чтобы залатать себя грубыми нитками.
Прощаюсь и захожу в своей кабинет, забрать вещи. Хорошо, что перед отпуском я их
практически все забрала, поэтому мне остается только забрать единственную фотографию
со своего бывшего рабочего стола, где запечатлены я и вся моя семья с искренними
улыбками на лицах и святящимися глазами. Ставлю сумку на поверхность стола, прячу
фоторамку, но дверь неожиданно резко открывается и закрывается. Марк стоит, подпирая
спиной деревянное полотно двери и упираясь в него ногами. Скрещивает руки на груди, в
одной из которых держит золотистую зажигалку, и направляет взор голубых глаз прямо
на меня, заставляя парализованно стоять. Руки замирают, с силой сжимая пластиковую
рамку до боли в костяшках пальцев. Но когда он начинает говорить, напряжение вмиг
сковавшее меня, отпускает, заставляя невыносимо громко грохотать мое располосованное
сердце.
- Успокоилась? - уверенным спокойным голосом заявляет, и я чуть ли не умираю заново, вспоминая картину предательства. Нервно качаю головой, слегка натянуто улыбаюсь, чтобы не расплакаться. Хорошо что на мне тёмные очки, скрывающие боль в глазах и
тоску. Но я переживу это и буду каждый день молиться, чтобы нас с малышом Бог уберег
и укрыл под своим плечом от очередных невзгод, уготованных мне судьбой, - или я в этот
раз дал тебе мало времени для раздумий? - проводит длинными красивыми пальцами по
губам, и я замечаю засохшую кровь в уголках. Всматриваюсь в его родное лицо и
удивляюсь, замечая кровоподтёк на скуле и явную припухлость. Обращаю взгляд на руки, думая, что он мог с кем-то подраться. Но руки целы, костяшки не сбиты. Все идеально, он
идеален. Что же тогда произошло? - начинаю переживать, а потом резко, будто от удара
под рёбра, вспоминаю, что мне теперь не важно! У меня есть о ком заботиться, и это не
он. Это его частичка, на которую я буду смотреть и любить чистой и непорочной
любовью. Может быть... когда-нибудь, когда все уляжется в моей душе, и появится хотя
бы маленький покой, я обязательно расскажу ему о ребёнке. Какой бы он ни был человек, он является его отцом и вправе знать о нашем совместном чуде. Именно чуде. По-другому
не назову. Потому что я осознаю, если бы не этот маленький комочек счастья, я бы
сломалась окончательно. Лишь ради малыша я смогу справиться и бороться, даже идти
против ветра! Как Марк воспримет новость, будет зависть только от него. Захочет ли
проявлять участие в жизни ребёнка или нет, не знаю. Но я сниму с себя этот груз
ответственности. Но не сейчас.
- Ты как всегда будешь молчать и тихо сбегать? - продолжает дальше.
Господи! Неужели он не видит, что каждым произнесённые словом он просто убивает
меня спокойно. Стреляет на поражение, продолжая терзать сердце и душу. Что мои раны
сейчас открыты и кровоточат. Что мне очень больно. Что только и делаю, что думаю как
бы дожить до завтра, пережить уродливую ночь, которая на утро не сменится ярким