После бегства Эдички из Бастиона дом Вырезубов проверили, там все оказалось чисто. Да и Зои Петровна в силу патриотизма сама бы мальца властям передала.
Пробовал Крапивин вычислить местонахождение Эдички по ожившим мертвецам и привидениям — жанру мистики и ужаса оставался Вырезуб-младший верен. Сыскался в Меделянной слободе на югах столицы девичий призрак. Однако же после дознания сделалось ясно, что вызвал его не Эдичка, а студент и пиит Николя Цвердловецкий. Худой, прямо сказать, поэтишко, но, в романтичных чувствах к некоей барышне пребывая, строку звонкую нашел. Вот и бегала по кленовым золотым аллеям между могилами девица с распущенными волосами, спрашивая встречных-поперечных мужчин, не он ли ее разлюбезный. А через тело ее просвечивали оградки и фонари.
Николя Даль отправил к первосвященнику кораблей в обитель Паэгли — тяжким трудом избывать свой грех, и призрак появляться перестал. Но к Вырезубу-младшему это комиссара не приблизило ни на шаг.
Даль вздохнул и захлопнул папочку, затолкав внутрь торчащий уголок одной из Эдичкиных историй.
Глава 10
— Если вы эту сладкую пару упустите — я насажу ваши головы на ограду, — хмуро произнес Даль, отчего-то представляя внутри кованной парковой решетки не особняк Ленцингеров, а колченогий домишко с продухом под крышей из дранки, и печально лыпающие глазами головы подчиненных, наколотые на чугунные спицы. А еще шебуршание мышей в густой сухой траве и конек на крыше лабаза — от злых духов. А ведь комиссар никогда не чувствовал себя писателем. Не иначе, сочинений юного Вырезуба перечитал. Хотя не факт, что Эдуард Львович теперь такой уж юный.
Мысли эти не тянулись последовательными цепочками, а вспыхнули в голове ярким, колючим клубком. Который еще осознавать и осознавать, распутывая по ниточке. А времени вовсе и нет.
— Вот тут, Инна, ваша группа дежурит, — комиссар ткнул пальцем в потертую на сгибах карту, расстеленную по столу. Стол неровно покачнулся на коротковатой ножке. Некрашеный, деревянный. Да и саму карту они недавно отыскали среди бумаг на чердаке, должно быть, ею пользовался прежний хозяин, заказывал для себя. Карта была масштабной и подробной. Включала баронские владения от поселка и поместья до фабрики и самых удаленных от жилых мест хранилищ водорода для дирижаблей. Диво, а не карта. Попадись она раньше!
Даль ногтем отчеркнул на плотной бумаге место, где главная поселковая улица, переходя в гравийную дорогу, пересекала переезд и сворачивала к столице.
— Вы как, верхами хорошо ездите?
— Хорошо, Даль Олегович, — глаза Инны сощурились, но губы растянулись в улыбке. — Я лично проверила каждого.
Ее палец задел руку начальства и отдернулся.
— Простите. Тут свежие лесопосадки, мы за ними по обе стороны дороги укроемся у поворота. А чуть вперед Сергея вон выведем, в кусты или на дерево. Он нам вороном прокричит, когда покажетесь.
И предупреждающе подняла руку, чтобы подчиненный прямо сейчас не взялся показывать свое искусство кричать вороном.
— Годится.
Даль повернулся ко второму оперативнику, низкорослому и крепенькому, как боровик:
— Савин, узкоколейку патрулируешь. Мы вот здесь пойдем, вдоль ветки. Поездов в это время нет. Но смотри, чтоб за ними дрезина какая не приехала. С этих дурней юных станется — и дрезину украсть, и вокзал рвануть, и уже далеко не литературным образом.
«Боровик» глянул на Даля искоса, поскреб ногтями пышные бакенбарды.
— Да кто им даст, Даль Олегович? Как можно-с? Разъясните токмо мне, как мона Адашева в этих шубейках и платьях будет с коляски в дрезину сигать?
— Жить захочешь — не так раскорячишься, — подняв глаза к потолку, гыгыкнул Венедикт Талызин — амант всех барышень Эрлирангордского комиссариата и безупречный стрелок. Воображал, должно быть, как Ариша сигает, и мелькнувшие панталончики очами души изучал. Даль Талызина недолюбливал, но к делу привлек как талантливого профессионала. От Венедикта за всю карьеру ни один беглец не ушел.
— Так вы что, за извозчика сами пойдете, Даль Олегович? — зрела, как всегда, в корень Инна, несколько комиссара даже пугая — больше своей привязанностью к нему, чем осведомленностью.
— Поеду, — кивнул Крапивин. — Извозчика жалко, Верес может быть вооружен. Да и так проще их телодвижения контролировать.
— А если повернут не к столице? Или вас туда их везти понудят?
— Возьмем на перекрестке, Инна. Не станем рисковать. Хотя и стоило бы. Адашевой успокоительное не давайте, она при побеге мне в ясном рассудке нужна.
Инна опять поморщилась:
— Церемонитесь вы с ней, Даль Олегович. Она снисхождения не заслуживает. А порки публичной — очень даже.
Талызин расплылся в улыбке, как масло по сковороде:
— Нельзя к девушке столь строгой быть. Дайте ее мне на вечерок…
— Хватит, — сказал Даль. — Допустим. На столицу не повернут. Могут из брички выскочить и уйти партизанскими тропами. Только вряд ли они эти тропы знают. Разве что разживутся проводником. Что там по академии у нас? Верес помощи ни у кого не просил? К лесникам не хаживал? К местным подхода не искал?
— Не был, — отрапортовал Венедикт весело. — Шлялся с видом романтическим и задумчивым, вирши кропать пробовал и по практической анатомии получил за то кол, обозвав селезенку сердцем.
— Дурак, — сказал Савин печально.
— Влюбленный дурак, — заметил Талызин, косясь на Даля. — Что не в пример опаснее.
И вот поди пойми, предупредил или поиздевался.
— Стало быть, положатся на «ваньку»? — комиссар опустил голову, рассматривая карту. — Если в столицу не намылятся и тропы отпадают, можно вот тут вернуться лесом и прятаться либо в самом поселке, либо в академии. Ограду там проверили?
— Так точно, — отрубил Савин. — Ни подкопов, ни перелазов не обнаружено, равно и выломанных прутов. Мы там под видом пожарных хорошо пошарили, печи проверяя. Опять же, патрулируется ограда. И с собаками.
— И военные медики недовольства не выказали?
— Наоборот, это, споспешествовали. А если и догадались о чем, так с департаментом нашим ссориться себе дороже.
Крапивин кивнул. Ратуешь, ратуешь за благо державы — а заслуживаешь от прочих ведомств одно глухое презрение и страх. К ляду.
— И в поселке юный дурень избы или кватеры не снимал. Да ему особо и не на что.
— Тогда остается вот эта ветка, — комиссар провел пальцем вдоль узкоколейки, которая шла, прямая, как стрела, к заброшенной фабрике Ленцингеров, сборочным ангарам, складам и пустому хранилищу водорода под дерновыми холмами.
Известие о том, что его сын создатель, настолько подкосило барона, что он свернул производство и уехал. Узкоколейка осталась. Ехать по ней в коляске неудобно, но возможно. Но зачем? Что им делать на пустой фабрике? Там все порушено, холодно, да и жутко.
— Надо нам фабрику обыскать, — побарабанил пальцами по карте он.
— Сделаем, Даль Олегович, — Инна пометила в блокноте. — Тут старый фабричный мастер в поселке проживает. Возьмем его и пройдемся по закуткам.
— После, — проворчал Даль, прикинув. — Сейчас все внимание на Адашеву. Вы добыли мне маскировку, Инна?
Подчиненная кивнула.
— Пойду примерю. Все свободны.
Утром воскресенья перед церковной службой Даль зашел в поселковый храм. Сложил молитву Корабельщику, испрашивая благополучного разрешения операции и здоровья государыне.
В церквушке явно экономили, горела только лампада в хоросе-кораблике, висящем над наалтарной чашей. Приделы освещались через распахнутые с трех сторон двери. Внутри стоял запах воска и полировальной пасты. Пара старушек в углу отбивала поклоны перед образом святой Тумаллан, должно быть, вымаливая выздоровления от многочисленных старческих хвороб. Еще одна старушка чистила светильники от воска, а девушка в надвинутом на глаза платке натирала тряпкой оклады.